Онлайн книга «Как блудный муж по грибы ходил»
|
Эскейпер положил трубку – и телефон еще отзвонил, словно успокаиваясь. Он с тоской посмотрел на собранный баул и подумал, что если бы Костя попросил – прилетайте, то все решилось бы само собой. Но само собой ничего не решается. Это потом, спустя много лет, когда забываешь муку выбора и оторопь ошибок, кажется, будто все образовалось само. Олег Трудович взял бумагу и написал: Катя! Звонил Костя. Дашка родила семимесячную девочку. Хочет назвать Ольгой. Не волнуйся, обе чувствуют себя хорошо. Позвони Косте. Меня некоторое время не будет. Потом все объясню… О. Самое подлое и нелепое, что может сообщить уходящий муж брошенной жене, это как раз что-нибудь вроде «меня некоторое время не будет». Дочь не доносила ребенка. Лежит в какой-то затрапезной больнице, а влюбленного дедушки некоторое время не будет! Свинья! Башмаков скомкал записку и сунул в карман. А что, собственно, он может объяснить Кате? Что? Почему он, прожив с ней столько лет, уходит к другой? Разве ей это важно? Конечно, все брошенки, рыдая, спрашивают «почему?», но на самом-то деле их интересует совершенно другое: «Как ты мог, негодяй?!» А он смог. Ну хорошо, допустим, Катя сейчас войдет, увидит собранные вещи и спросит: – Тунеядыч, в чем дело? Ты полюбил другую? Нет, скорее дедушка Ленин в Мавзолее почешется, чем Катя выговорит: «Ты полюбил другую?» Катя спросит: – Тунеядыч, ты собрался в поход? – Катя, – ответит эскейпер, – я тебе сам хотел все рассказать, с самого начала… А когда оно было, это начало? Когда он вошел в комнату и впервые увидел за столом темноволосую девушку с хищными бровями? Или все началось с тех посиделок после Дашкиной свадьбы? Игнашечкин от лица общественности потребовал, чтобы Башмаков накрыл стол. Олег Трудович сбегал в ближайший магазинчик под названием «Выпивка & закуска», купил соответственно того и другого. Тамара Саидовна с Ветой все порезали и разложили на столе, застеленном листингами. – За твою дочь! – провозгласил Гена. – За декабристку нашего времени! – А почему вы считаете, если женщина идет за любимым на край света, она декабристка? – спросила Вета. – Она же не ради него идет, а ради себя, ради своей любви! – Значит, любовь – это просто разновидность эгоизма? – уточнил Гена. – Конечно! – Тогда за эгоизм! Потом пили за отца, воспитавшего такую дочь, за грядущих внуков, просто за любовь! Незаметно перешли на банковские дела. Юнаков улетел в Швейцарию лечить по новейшей методике печень, и в его отсутствие конфликт между Садулаевым и Малевичем разгорелся с новой силой. Осведомленная Тамара Саидовна (у нее был глубоко законспирированный роман с начальником службы безопасности банка Иваном Павловичем) под большим секретом сообщила, что грядут перемены. – Между прочим, Иван Павлович очень хорошо знает одного вашего родственника, – сказала она Башмакову. – Какого родственника? – Георгия Петровича. – Гошу?! – Да. Они вместе были на курсах повышения квалификации. – Какой такой квалификации? – встрял любопытный Игнашечкин. – Какой надо квалификации, – ушла от ответа скрытная Гранатуллина. Потом стали дурачиться. У Тамары Саидовны хранилась в сейфе пачечка поддельных купюр, выловленных из общего потока. – Ага, – обрадовался раскрасневшийся Гена, – Олега Трудовича, благородного отца, мы-то еще и не проверяли! Том, покажи ему! А ты, Ветка, не подсказывай! Тамара Саидовна открыла сейф, по привычке заслонив его содержимое своим телом, порылась, шурша, и протянула Башмакову сторублевую купюру. Олег Трудович взял бумажку, повертел перед глазами. – Ну и как? – спросил Игнашечкин. – А что, фальшивая? – Фальшивая. Но если вы внимательный человек, то сразу заметите, – сказала Гранатуллина. – На ощупь вроде нормальная. – Верно! – Том, расскажи Олегу про чайника, который варил бумагу лучше, чем Гознак! – Действительно, был случай. В 84-м, нет, в 85-м. Один гражданин с восемью классами образования на даче печатал пятирублевки. Идеальные. Заметила кассирша в областном отделении. На ощупь. Сделали анализ – бумага лучше… То есть именно такая, какая должна быть по ГОСТу! А Гознак все время чуть-чуть не дотягивал. Сами знаете, тогда – план, план… – Нашли? – спросил Башмаков. – Нашли. – Ну и что ему сделали? – Расстреляли! – Вот жизнь! Человека с такими мозгами за сотню пятирублевок расстреляли! А люди миллиарды уперли – и хоть бы хны! Олигархами теперь называются, – вздохнул Игнашечкин. – Не все богатые – воры, – тихо проговорила Вета. – Конечно, есть исключения, – хихикнул Гена. – Ну, заметили? – спросила Тамара Саидовна. Башмаков все еще продолжал ощупывать купюру. – Давай, давай, Трудыч, ты же, ядрена кочерыжка, МВТУ заканчивал! – А ты-то угадал? – Нет. С первого раза не угадал. Ты колонны на Большом театре пересчитай! Но Башмаков уже и сам сообразил, тщательно осмотрел и портик, и квадригу, и вздыбленных коней, и неуклюжего Аполлона с цитрой, пересчитал окна и колонны… – Вета, а вы угадали? – спросил он. – Нет, – вздохнула она. Башмаков зажмурился, потом открыл глаза и глянул на купюру словно бы в первый раз. Глянул и обомлел: вместо слов «Билет банка России» в правом верхнем углу, прямо над увенчанной головой Аполлона, большими буквами было написано: «Билет банка Росси». – Буквы «и» не хватает! – еще не веря своим глазам, объявил он. – Правильно! – удивилась Тамара Саидовна. – Вы второй из непрофессионалов, кто сам заметил. – А кто первый? – Иван Павлович! – хохотнул Игнашечкин. – Гена, ты получишь! – Гранатуллина нахмурилась. – Кстати, чем глупее ошибка, тем труднее ее заметить. Даже специальные приборы не считывают. – И все у нас так! – загоревал Гена. – Хотели с человеческим лицом! А получилось с лошадиной задницей. Банк Росси… Э-эх! – А доллары поддельные вы как определяете? – спросил Башмаков. – По-разному. Но чаще – на ощупь или по глазам. – По чьим глазам? Мошенников? – Нет, президентов. На фальшивых купюрах у президентов выражение глаз другое. – Шутите? – Совершенно серьезно. Потом зашел Иван Павлович – седой, но бравый, одетый в приталенный пиджак начальник службы безопасности. Он ревниво посмотрел на Игнашечкина и увел Тамару Саидовну. Вета тоже засобиралась и попросила, если будет звонить Дашка, передавать ей привет. На прощание она протянула Олегу Трудовичу смуглую руку: |