Онлайн книга «Как блудный муж по грибы ходил»
|
– Почему кнопки? – удивился Свирельников, ошарашенный такой неожиданной переменой темы разговора. – Почему? – Федька схватил телевизионный пульт и нажал. На экране возникли усатый мордастый шоумен и три озадаченных скобаря, мучительно соображающих, кто именно открыл Америку – Колумб, Магеллан или Америго Веспуччи… «Думайте! Думайте!» – призывал шоумен и при этом подмигивал телезрителям: мол, мы-то с вами знаем, что эти дебилы ни до чего хорошего никогда не додумаются. «Колумб?» – жалобно полуспросил-полуответил один из скобарей, глядя на телевизионного кривляку, как на Спасителя. Федька нажал кнопку, гася экран, и задумчиво поинтересовался: – Ты заметил, что большинство ведущих на телевидении теперь евреи, особенно в ток-шоу? – Нет. Мне телевизор смотреть некогда. – А я заме-е-етил! – Ну и что? – пожал плечами Свирельников. – Как «ну и что»? Ты русский или не русский? – возмутился младший брат. Но тут задребезжал «золотой» мобильник. Это была Нонна. – Михаил Дмитриевич, звонил Порховко из «Столичного колокола», – деловитой скороговоркой доложила она, – и сказал, что вам лучше бы к ним приехать, и как можно быстрее. – А зачем? – Он не объяснил, но два раза повторил, что это в ваших интересах… – Хорошо, спасибо! – Вы сегодня еще появитесь? – уже не по-рабочему, а с женским смущением спросила секретарша. – Появлюсь. Свирельников захлопнул крышечку, спрятал телефон и спросил брата: – Ну и почему? – Что – евреи? – Нет, Великая Кнопка? – А почему евреи, тебе не интересно? – Не очень… – Зря! Ты читал Дугласа Рида? – Нет. – А Лурье? – Нет… – Ты не читал «Антисемитизм в Древнем мире»? – искренне изумился он. – Прочти! Я тебе дам. – Не хочется. – Напрасно, брат! Der Wunsch ist des Gedankens Vater! [4] – Я тебе дам «фатер-матер»! Что ты к брату привязался! – возмутилась мать. – Евреи виноваты, что ты пьянствуешь? Евреи?! – Потом повернулась к старшему сыну. – Тонька-то как? – Молчи, женщина! Я не пьянствую, я справляю поминки по великой советской цивилизации. Тризну. – Щас как тресну тебя! Тризну… – осерчала Зинаида Степановна. – А ты знаешь, брат, почему скопытился социализм? Я только сейчас понял. – Догадываюсь. – Нет, не догадываешься. Его специально умертвили, чтобы разобраться в том, что в нем было не так. Знаешь, как покойников вскрывают и смотрят. Патанатом – лучший диагност!.. Разберутся и, когда снова будут социализм строить, ошибок уже не повторят. Понимаешь? – Не очень. Так почему все-таки – «кнопка»? – Вот ты сейчас что сделал? – вопросом на вопрос ответил Федька. – По телефону поговорил. – А перед этим? – Что – перед этим? – А перед этим ты нажал кнопочку. Так? – Да, так. – И так везде. Дети сейчас что делают? Кнопки на компьютере нажимают. Больше ничего не умеют. Взрослые то же самое делают. Мать, ты как теперь стираешь? – Как надо – так и стираю! – огрызнулась Зинаида Степановна и благодарно повернулась к старшему сыну: – Спасибо, сынок, машина хорошая! Никаких забот… – Нет, ты скажи! – настаивал Федька. – Белье с порошком загрузила, воду залила и что сделала? – Что надо – то и сделала. – Правильно! Кнопочку нажала! И все! И dolce far niente! [5] Понимаешь, Майкл, скоро человечество разделится на две части: огромную, главную, нажимающую кнопки, и очень небольшую, которая знает, что происходит, когда кнопка нажимается, и как ее отключить. И не надо ничего: ни классовой борьбы, ни идеологии, ни полиции, ни армии… Ничего! Отключи кнопки – человечество к тебе само приползет на коленях и будет умолять: «О, великий и всемогущий, верни нам счастье нажимать кнопки! Мы готовы на все!» Ты понял, брат? Счастливый Федька налил себе рюмку, влюбленно поглядел на нее, выпил и сморщился от горького восторга. – А ты чего приехал? Мать, что ли, нажаловалась? – спросил он, хрустя луком. – Нет, зачем жаловаться? Я позвонила… Соскучилась… Попросила проведать! – Смотри, женщина! – Федька по-следовательски нахмурился. – Я измену чую! – Ладно. Проведал! – Свирельников встал и пошел к двери. В прихожей он тихо и зло спросил мать: – Ну и что ты меня вызвала? Про кнопки слушать? – Так ведь это он только сегодня такой. Послезавтра подыхать будет. И про Вальтера несколько раз говорил: поеду и убью. – Ладно, положим в больницу. – Теперь без согласия не кладут. – Знаю. Что-нибудь придумаем… – Он достал кошелек и протянул матери несколько пятисотрублевых бумажек, – Спасибо, сынок! – благодарно всхлипнула она, и Михаилу Дмитриевичу вдруг показалось, что и вызывали-то его не за брата бороться, а из-за денег. – Что это вы шепчетесь? – За спиной появился Федька. Мать вздрогнула, побледнела и спрятала деньги под фартук. – Что ж, я с сыном старшим не могу поговорить? – удивилась она неестественным голосом. – Говори! Но сначала я спрошу. Майкл, а ты понял, кто этими кнопками владеть будет? – Евреи, очевидно! – Молодец, брат! В корень смотришь. Нет, не Народ Книги, а Народ Кнопки. Избранный! – Федька обнял его и обдал острым, свежим водочным духом. Свирельникова, еще не оправившегося после вчерашнего, замутило. – Деньжат оставь, но так, чтобы она не видела, – шепнул Федька и громко объявил: – Я брата до лифта провожу. – Я провожу до лифта, – засобиралась мать. – Нет, я провожу! – вдруг истерично заорал Федька, исказившись судорогой, предвещавшей дальнейшие ужасы запоя. Около лифта Михаил Дмитриевич сунул брату сотню, мать строго-настрого запрещала давать больше. – Невысоко ценит предпринимательский класс национальную элиту! – ухмыльнулся тот, разглядывая купюру. – Загнешься ведь когда-нибудь, элита! – покачал головой Свирельников. – Загнусь, но не сломаюсь! Грибом не стану! – Каким еще грибом? |