Онлайн книга «Как блудный муж по грибы ходил»
|
– Молодец, что пришел! Друзья обнялись. Поцеловались. От Джедая вкусно пахло тушенкой и водочкой. В темноте Башмаков не мог подробно рассмотреть его, но все-таки заметил, что Рыцарь сильно изменился – поседел и высох до болезненной жилистости. На скуле виднелся белый выпуклый шрам с лапками – казалось, сидит многоножка-альбинос. Оружия, кроме штык-ножа на поясе, у Каракозина не было. – Вот, пополнение тебе привели! – доложил башмаковский конвоир. – Принимай! – Спасибо. Друг детства. Проведать пришел… Они отошли в сторону от костра. – А Катя тебя по телевизору видела! – сообщил Башмаков, чувствуя неловкость из-за того, что Джедай назвал его «другом детства». – Ты ведь был в Абхазии? – И в Абхазии тоже… – Как там Гречко? Он теперь, наверное, уже атаман? – Погиб Гречко. На мине подорвался. – Извини… Ты насовсем? В том смысле – тебе можно теперь в Москве? Каракозин глянул исподлобья, игранул желваками, и сороконожка на скуле будто шевельнула лапками. – Можно. Если одолеем, тогда все будет можно. Потому что тогда не они меня, а я их искать буду! «Предателей на фонари…» – «…вдоль всей Москвы-реки!» – подхватил Олег Трудович. – Помнишь еще? Молодец! Как Катя? – Нормально. – Дашка? – Растет. – Ну-ка, погоди! – Джедай, нахмурившись, прислушался к бубниловке громкоговорителя. – Молодец Бабурин! Так и надо. Только так и надо! – А что это? – Это Верховный Совет заседает, а нам транслируют, чтобы не скучали… – А что, скучно? – Нет, не скучно, а скоро вообще будет весело! Значит, лимузины стережешь? Не горюй, Олег Термидорыч, если победим, восстановим «Альдебаран» и поработаем. Чертовски хочется поработать! – А победим? – осторожно спросил Башмаков. – Вряд ли. Плохо все это кончится. Очень плохо! Знаешь, чем они сейчас занимаются? – Джедай показал на репродуктор. – Чем? – Выясняют, кто главней… Довыясняются! – Народ надо поднимать! – посоветовал Башмаков. – Чего ж ты не поднимаешься? – Я? Если народ поднимется, и я поднимусь… – С дивана? Тебя, Тунеядыч, будут через двадцать лет в школе изучать! – В каком смысле? – Как типичного представителя… Но ты не виноват! Со всеми нами что-то случилось. Знаешь, есть такие насекомые твари – они что-то червячку впрыскивают – и червячок как бы замирает. Живые консервы. Тварь потом червячка жрет целый год. Он, живехонький, свеженький, вкусненький, – а пошевелиться не может. Может только думать с грустью: «Вот от меня уже и четвертинку откушали, вот уже и половинку отожрали…» Нам всем что-то впрыснули. И мне тоже… Просто я очнулся раньше. Так вышло. Передай это Принцессе! Джедай вынул из нагрудного кармана конверт. Судя по залохматившимся краям, письмо было приготовлено давно. – Ты понимаешь, я даже не знаю, где она теперь, – осторожно предупредил Башмаков. – Найди! Это не ей. Это Андрону… когда вырастет. От костра донесся шум и хохот. Из выкриков можно было понять, что там издевательски решается судьба Ельцина после победы. Смех вызвало предложение выдавить из гаранта весь накопившийся в организме алкоголь… – Так он же с дерьмом вперемешку будет! – заметил кто-то басом. – Вот и хорошо! Напоить этим Шумейку с Гайдаром! – Бедные идиоты, – усмехнулся Джедай. – Если что, – предложил Башмаков, – давай к нам! Мы спрячем! Хочешь, на даче. Там, кроме тещи, никого нет. – Стоит домик-то у соседей? – Стоит. – Вот видишь, дом я выстроил! Не себе… Сына родил! Не себе… Осталось дерево посадить. Для других. Ну прощай, Олег Трудович! Иди! И никому не говори, что меня видел… Хотя подожди! Джедай направился к палатке, из которой торчали ноги, обутые в десантные ботинки. Нагнулся, пошерудил внутри и вынул гитару. – Эй, ребята, – крикнули у костра, – Андрей петь будет! – Отпелся, – отрезал Каракозин. Воротившись, он протянул гитару Башмакову: – Это тебе! На память обо мне. – Подожди, но ведь Руцкой говорит, что армия… – Руцкой? Профессия у них такая – говорить… Башмаков взял гитару и заметил большое черное пятно на том месте, где была витиеватая подпись барда Окоемова. – Тоже сволочь, – объяснил Джедай. – Сказал по телевизору, что всех нас надо давить, как клопов. Слышал? – Слышал. Окоемов действительно выступал по телевизору и жаловался, как в 76-м году его не пустили на гастроли во Францию, а потом еще вдобавок отменили концерт в Доме культуры детей железнодорожников и, наконец, к пятидесятилетию вместо ордена Дружбы народов дали унизительный «Знак Почета». Из этого следовал довольно странный вывод – неуступчивый парламент нужно разгромить, а красно-коричневую заразу выжечь каленым железом. Раз и навсегда. В заключение ведущий попросил Окоемова что-нибудь спеть, и тот задребезжал своим знаменитым тенорком: Апельсиновый лес весь в вечерней росе, И седой мотылек в твоей черной косе… – Нет, не возьму. – Башмаков вернул гитару Джедаю. – Даже не думай об этом! Придешь к нам в гости. Споем… – Хорошо. Сформулируем по-другому: отдаю тебе гитару на ответственное хранение. Когда все кончится – заберу. Договорились? – Договорились. – Прощай! – Прощай. Они обнялись. От Джедая пахнуло стойбищным мужеством. И, только звякнув о костистую каракозинскую спину бутылками, Башмаков сообразил, что чуть не забыл вручить другу старательно собранную Катей посылку. – Тебе! – Спасибо! – Каракозин взял авоську и принюхался. – Котлетками пахнет! Это были последние слова Джедая. На «Баррикадной» Олега Трудовича все-таки остановил патруль – трое здоровенных парней в камуфляже. У каждого на плече висел укороченный десантный автомат, а у пояса торчал штык-нож. Омоновцы, явно переброшенные в забузившую столицу издалека, говорили с немосковской напевностью. – Документы! Приезжий? – Я москвич, – возразил Башмаков, протягивая предусмотрительно взятый с собой паспорт. – Откуда идешь, москвич? – неприязненно спросил омоновец, видимо, старший по званию, листая документ и сверяя испуганное лицо задержанного с паспортной фотографией. – С дня рожденья, – струхнул Олег Трудович. – Видите, я с гитарой… |