Книга Царица Шаммурамат. Полёт голубки, страница 88 – Юлия Львофф

Ану-син молча слушала Киссара. Когда тот умолк, она ответила спокойно и наставительно:

— Всё, что ты говоришь, возможно, и правда, но не смей во всех своих бедах обвинять меня одну. Я не просто стала твоей женой против своей воли: ты купил меня. Приобрёл в личное пользование, как покупают на торгах рабыню или скот… Но я не желала принадлежать тебе — ни в ту горькую брачную ночь, никогда!

— Ты же помнишь, я назвал тебя своей женой согласно традиции: перед очагом нашей общины, в присутствии духов-покровителей. То, что я взял тебя в жёны, может подтвердить не один десяток людей — жителей алу Поющие Колосья и соседних селений. Ты — моя собственность и принадлежишь мне по праву!

— Чего же ты желаешь? Заполучить меня обратно? Рассказать правду Оннесу, разоблачить меня в его глазах и увезти в Поющие Колосья?

После слов Ану-син, в которых звучало негодование пополам со страхом, Киссар криво усмехнулся:

— Я человек предусмотрительный. Мне не нужна только ты сама: я надеюсь получить и тебя, и деньги твоего нового мужа. Отчего бы ему не отдать мне и то, и другое? Первое принадлежит мне по закону, второе послужит залогом моего молчания. Мы с тобой уедем из Ниневии, и никто не узнает, что царский казначей взял в жёны замужнюю женщину. Да ещё мужичку, дочь раба!

Перед тем как ответить Киссару, Ану-син немного помедлила, раздумывая. Убеждать его в том, что не Сим и не Баштум её настоящие родители, не имело смысла. Скорее всего, он не поверит её словам. К тому же, она сама ничего не знала о своём родном отце. Большая опасность исходила от угрозы Киссара разоблачить её двойное замужество. В Ассирии, как и в Аккаде, законы разрешали мужчине иметь одновременно двух жён — «главную» и «вторую». Те, что были побогаче, могли позволить себе завести целый гарем. И если многожёнство считалось законным, то многомужество каралось смертной казнью. Впрочем, как и сожительство с замужней женщиной, исключительные права на которую принадлежали другому мужчине. «Если человек захватит человека со своей женой, то обоих можно убить, вины его в том не будет»*- гласил беспощадный ассирийский закон.

— Что ж, — наконец проговорила Ану-син, осознав, какая беда грозит Оннесу и ей самой, — всё это такая сложная задача, над которой мне надо будет хорошенько подумать, а затем уже решать.

— У тебя нет времени для раздумий! — неожиданно вскричал Киссар, и его глаза сверкнули угрозой. — Ни дня! Понимаешь?

— Ты как будто угрожаешь мне! — упрекнула его Ану-син; за покрывалом Киссар не мог разглядеть, как её лицо побледнело от страха.

— Да, и в известном случае сумею свои угрозы осуществить! — дерзко, с вызовом ответил он. — В любом случае тебе придётся выполнить мои условия, и это также в интересах ассирийца. Во-первых, когда я уйду отсюда с деньгами, ты не будешь его женой, а он не будет зваться твоим мужем: ваш союз с самого начала был недействительным и преступным в глазах богов. Во-вторых, мы сразу вернёмся в Поющие Колосья, в мой дом, где тебе и место. И в-третьих, сейчас ты дашь мне торжественную клятву именем той богини, которой ты служишь и которой поклоняешься, что исполнишь мои требования и не будешь пытаться перехитрить меня.

— Нет, Киссар, я не согласна! — воскликнула Ану-син, вскочив на ноги с лицом, пылающим гневом. — Кто ты такой, что смеешь диктовать мне в моём собственном доме предписания, как мне действовать и поступать с моей собственной жизнью? А теперь послушай, что я скажу тебе! Если хочешь сохранить свою шкуру целой, убирайся отсюда сам, пока я не позвала стражу!

— А-а-а… — протянул Киссар, скривившись и побагровев лицом. — Вот как ты заговорила… Как видно, тебе неведом настоящий страх! Стало быть, пришло время преподать тебе полезный урок; женщина, познавшая кнут своего мужа, становится более покладистой и покорной.

— Не пускай в дело свой кнут, не трудись. — Ану-син предостерегающе выставила руку. — Видишь этот серебряный колокольчик? Стоит мне зазвонить, как те воины, что стоят у двери дома, ворвутся сюда. Я скажу им, что ты обманом проник в дом и хотел обесчестить меня. Как думаешь, у них будет время выслушивать твои оправдания?

— Ладно, я готов уйти. — Киссар поднялся с дивана, очевидно, поверив её угрозе. — Но прежде неплохо было бы нам договориться как разумным людям.

— Тогда выслушай меня. Я могу, как ты убедился, заставить тебя умолкнуть навечно, а твоё тело выбросить на растерзание шакалам. Никто не станет искать странствующего аккадца здесь, в Ниневии, в логове ассирийских львов. Но я могу быть милосердна. Я отпущу тебя целым и невредимым. Ты немедленно покинешь Ассирию и не будешь вспоминать моё имя до конца своих дней. Только не вздумай обманывать меня: помни, что за тобой будут неотступно следить. Если тебе дорога твоя жалкая жизнь, откажись от мысли навредить мне хотя бы словом. Это мой добрый тебе совет.

Тон Ану-син был непреклонен. Киссар невольно отступил от неё на шаг.

— Я сделаю как ты хочешь. Уйду и больше не вспомню о тебе, — пообещал он. И тут же потребовал, напомнив: — Но мне нужны деньги.

— Где ты остановился на ночлег?

— В квартале Гончаров есть постоялый двор, хозяина зовут Мушезиб.

— Я пришлю туда своего слугу с серебром. Ты возьмёшь деньги и тотчас же уедешь из Ниневии. Ступай!

Киссар слегка поклонился ей и неуверенным шагом вышел из покоев.

Как только Ану-син убедилась, что он покинул дом, она громко крикнула в приоткрытую дверь:

— Кумарби!

Молодой евнух, прибывший в Ниневию в свите Ану-син, предстал перед своей госпожой, воздавая ей почести, как если бы она по-прежнему была энту Иштар.

— Ты видел человека, который только что вышел из моих покоев? — тихим голосом обратилась к нему Ану-син. — Ты запомнил его? Я хочу, чтобы он исчез. Совсем. Отправляйся на постоялый двор Мушезиба, который находится в квартале Гончаров, и устрой судьбу этого человека так, как когда-то устроил судьбу Хинзури. Знай: он — мой враг.

— Я сделаю всё так, как ты желаешь, госпожа моя Ану-син, — с готовностью отозвался Кумарби. Но потом всё же позволил себе спросить: — Его можно было убить здесь, в этом доме. Отчего ты не приказала?

— Это не только мой дом, Кумарби, — возразила ему Ану-син. — Здесь живёт мой муж и господин. Если бы слуги рассказали ему о том, что в стенах его дома был убит аккадец, он непременно пожелал бы разузнать, для чего этот человек искал встречи со мной. Мне пришлось бы придумывать объяснение, вот только я не хочу врать благородному мужчине, который назвал меня своей женой. И ещё я не хочу, чтобы моя жизнь в этом доме началась с кровопролития в его стенах.

Ану-син помедлила и затем, приподняв покрывало, чтобы слуга видел её глаза, спросила:

— Могу ли я как и прежде доверять тебе, мой преданный Кумарби?

— О, госпожа, ради твоего блага я готов пожертвовать собственной жизнью! — горячо воскликнул молодой евнух, и взгляд его тотчас оживился неистовым огнём фанатика.