Книга Вера и правда, страница 31 – Лидия Чарская

В ту же минуту по соседству с ним грянул выстрел. Это часовой оповещал тревогу заснувшему было гарнизону.

И в ту же минуту маленькая крепость ожила как бы по мановению волшебного ока.

Алексей Яковлевич Полянов, на ходу застёгивая свой порыжевший от времени сюртуки зорко вглядываясь по сторонам проницательными тёмными глазами, наскоро отдавал спешные приказания команде.

— Неужели «они», Алексей Яковлевич? Неужто дождались? Господи! Вот счастье-то нежданно привалило! — так и кинулся к нему, захлёбываясь от восторга, обезумевший от радости Миша.

Но Полянов холодно осадил его.

— Слушайте, Зарубин, вы должны знать, что в деле необходимо иметь больше всего соображения и как можно меньше горячки, — умышленно подчёркивая это «вы», начал Полянов, разом точно водой облив не в меру восторженного офицера. — Я, ваш командир, приказываю вам не лезть без надобности в опасность и беспрекословно повиноваться моей команде, — сурово заключил он тоном начальства, не допускающего возражений. Потом, завидя печальное выражение на разом затуманившемся лице Миши, он тихо добавил, положив руку на плечо своего молодого друга: — В храбрости твоей я не сомневаюсь! Это уже говорит тебе не начальник, а друг! — И он крепко пожал руку молодого офицера.

«В храбрости твоей я не сомневаюсь! В храбрости твоей я не сомневаюсь!» — пело, ликуя, на все голоса в груди Миши. Сам Полянов, испытанный в боевых делах офицер, сам Полянов сказал ему это! Ему, Мише!..

«В храбрости твоей я не сомневаюсь!»

Точно розовый туман закружил голову молодого человека. Весь преисполненный радости и возбуждения, он как во сне носился по крепости, отдавая приказания, осматривая пушки, поверяя маленький гарнизон и всеми силами стараясь как можно точнее исполнять приказания, возложенные на него Поляновым, и в то же время не забывал поглядывать в ту сторону где на чёрном фоне леса смутно рисовались снующие и движущиеся фигуры врагов.

Сколько их? Превосходят ли они числом их — защитников укрепления? Ничего не видно в темноте… Всё покрыла своим таинственным пологом беспросветная мглистая ночь…

* * *

Словно серая лента, протянувшаяся от одного края неба до другого, прорезала сгущённую темноту… Заря забрезжила на востоке, и раннее утро вступило в свои права. На указанных комендантом позициях бодрые, готовые к встрече с врагом встретили это утро защитники маленькой крепости… Теперь не было уже у них того щемящего, саднящего чувства неизвестности о числе и силе неприятеля. Белая пелена рассвета сорвала таинственную маску ночи. Враг теперь весь на виду. И ни одно его движение не может ускользнуть от глаз гарнизона.

Под навесом лесной опушки расположился большой чеченский отряд.

Между деревьями то и дело мелькали высокие бараньи папахи и сухие фигуры, низко пригнувшиеся к стременам. Тёмные бешметы и чохи рельефно выделялись на свежей зелени леса. Между скромно одетыми всадниками гордо высилась на коне высокая фигура в красной чалме, с дорогим оружием у пояса.

— Да это никак наиб, старшина Шумилкин, — произнёс подле Зарубина взобравшийся на бруствер солдатик.

Миша быстро оглянулся.

— Наиб, говоришь, Спиридонов? — спросил он говорившего.

— Так точно, ваше высокоблагородие. Потому у него чалма красная, что твоя клюква. Злой в «деле» народ! Нечего говорить. На штыки так тебе и лезет.

«Вот бы его живьём, — мелькнуло в голове Миши, — поймать его, каналью, и в Темир-Хан-Шуру или в самый Тифлис к наместнику… Георгия за это дадут, пожалуй. Наиб тот же генерал, по-нашему… Ах, хорошо бы!» — вихрем пронеслось в голове размечтавшегося юноши.

— Алексей Яковлевич! А его живьём бы! — бросился он к показавшемуся на бруствере Полянову.

Тот, с нахмуренными бровями и суровым взглядом, с головы до ног оглянул расходившегося юношу.

— Извольте занять ваше место, подпоручик! — произнёс он строгим голосом.

Миша сконфузился и поспешил к своей команде. Быстро взобрались на вал солдатики, зарядили ружья… Всё наготове… Ждут… Фейерверкеры заняли свои позиции у пушек, приготовляясь достойным образом встретить нежданных гостей. Полянов со строгим, сосредоточенным лицом поспевал всюду. Миша несказанно удивлялся ему. Невзрачный, сутуловатый, серый на вид офицерик с седенькой клинушком бородкой точно преобразился: стан выпрямился, глаза сверкают… Прежнего, обычно флегматичного Полянова не осталось и следа.

Между тем неприятель то появлялся на опушке, то вновь скрывался за деревьями… Только мелькали чёрные папахи да красная чалма наиба…

— Да что они, канальи, дразнятся, что ли! — вскричал нетерпеливо Полянов и, быстро обернувшись, крикнул фейерверкеру: — А ну-ка, Тимошкин, угости их хорошенько, чтоб не мозолили глаза бездельники!

Тимошкин только и ждал этого, казалось… Быстро зажёг фитиль… тронул лафет… Раз!.. Оглушительно и густо пронёсся выстрел…

Непроницаемой серой пеленою вмиг заволокло и крепость, и поляну, и опушку. Когда дым немного рассеялся, можно было видеть трёх бесцельно мечущихся на опушке лошадей… Три всадника лежали окровавленные там же, на опушке.

— Алла! Алла! — послышалось за деревьями.

— Что? Не любишь? — с жестокой улыбкой произнёс Полянов. — Славный залп. Тимошкин, зайди ко мне после «дела», водки выпьешь. Молодец! — похвалил он фейерверкера.

— Рад стараться! — радостно отозвался тот.

У Миши судорога свела губу… «Вот оно, начинается!» — мысленно произнёс он, и вся его жизнерадостность разом пропала при виде этих трёх застывших без движения людей на опушке. А оттуда уже выделились три всадника. Впереди всех — наиб в красной чалме. Подле него юноша лет восемнадцати, черноокий, прекрасный, с гордым выражением на тонком лице. На винтовке переднего горца была привязана белая тряпка.

Вот выделился из группы загорелый всадник и замахал винтовкой с самодельным флагом.

— Ожечь их, ваше высокородие? — с явной готовностью во взоре обратился к Полянову Тимошкин.

— Нет, постой… белый флаг выкинули… Переговорить хотят…

Действительно, чеченцы хотели переговорить. Загорелый, словно бронзовый всадник быстро приблизился к самому рву, окружающему крепость, и начал ломаным русским языком, обращаясь к Полянову:

— Слушай, саиб… Моя пришла… Твоя стреляла… Трое лучших джигитов переселились в сады Аллаха от твой пушки… Но господин мой, великий вождь Гассан-бек-Джанаида простит смерть своих нукеров, если ты и твоя команда сдадите крепость. А нет — крепость будет взята и твоё тело и тела твоих аскеров ^[95] растащут чекалки и расклюют вороны. Мой господин ждёт ответа… Не согласишься сдать крепость — будем штурмовать… Так говорит мой господин Гассан-бек-Джанаида…