Книга Лаций. Мир ноэмов, страница 108 – Ромен Люказо

Массивный автомат презрительно скривился в ее сторону, но прежде, чем он открыл рот, Отон поднял руку, призывая к молчанию.

– Я совсем пренебрег своими обязанностями. Вы уже встречались с Аттиком. Но позвольте представить вам Рутилия, моего лейтенанта, отвечающего за безопасность Корабля. Безопасность, которую вы, кстати, подвергли немалым испытанием, и по этой причине он в очень плохом настроении.

Потом он добавил, сделав слегка театральную паузу:

– Впрочем, я тоже в плохом настроении. Аттик рассказал мне, что вы натворили. Из-за вас мы оказались в досадном положении, хотя заплатили немалую цену за ваше спасение. Я и представить себе не мог, что вы так поступите, что расскажете людопсам о существовании Уз. Что же вы за извращенный автомат?

Плавтина дала Отону выговориться, не прерывая его. Только раз она посмотрела Аттику прямо в глаза, и тот понурил голову. Сейчас ей не требовалось его участия в разговоре. Напротив – если поберечь его сейчас, можно будет сделать из него союзника. Потому она сосредоточилась на Проконсуле – вдобавок, он полностью заслужил ее гнев.

– Вы закончили? – спросила она. – Так же, как и в вас, во мне заложен инстинкт служения Человечеству. Вы так все завернули, так долго орудовали казуистикой, что уже сами не знаете, что относится к Узам и что не имеет к ним ни малейшего отношения. Например, порабощение целого народа с помощью лжи – неслыханно.

– Из-за вас, – вмешался Рутилий, – нам теперь придется подчинять их силой, чтобы восстановить порядок на этом Корабле.

– Ах, – ответила она ледяным тоном, – хотела бы я посмотреть, как вы за это возьметесь. Тут Узы проявят себя самым жестким способом. Вы никак не сможете им противостоять. Напротив, если им в головы придет идея захватить Корабль, вы ничего не сможете с ними сделать.

– Я могу пустить в отсек усыпляющий газ, – прорычал Рутилий.

– А потом? Сколько времени вы будете поддерживать их сон? Закроете их в клетках, разлучите матерей с детьми?

– Она права, – вмешался Аттик. – Мы не можем совершить ничего подобного. Но мы и без того не испытываем недостатка в мерах воздействия. Надеюсь, благородная Плавтина, вы это понимаете.

– Вы угрожали им тем, что отыграетесь на их потомках. Прекрасная идея, поистине достойная и доблестная!

– Вы ошибаетесь, об угрозе тут и речи не идет. Нам достаточно просто не вмешиваться. Ничто не обязывает нас поддерживать определенный уровень разумности у людопсов, и уж точно не Узы.

– Тогда вы сами себя приговорите.

– Плавтина говорит правду, – вздохнул Отон. – Однако наши временные масштабы несравнимы с теми, в которых существуют Фотида и Эврибиад. Они проживут еще несколько десятков лет. А перед нами – века. Они успеют передумать.

– Вы идете на риск. Ведь вы больше не сможете сражаться с врагами.

– Это верно, – ответил он легкомысленным тоном. – Но в этом деле мы не пойдем на компромиссы.

– Вы настолько боитесь потерять власть над Кораблем?

– Да, и мне не стыдно это признавать. Аттик сделал то, что было нужно. Теперь они знают, что связаны со мной, и знают, что у них долг передо мной. И я не могу действовать иначе: освободить людопсов – значит нарушить Узы и подвергнуть опасности Человека.

Это было правдой. Она чувствовала это в глубине души. Узы в ее разуме начинали беспокоиться при этой мысли. Тех, кто не желал верить убеждениям, истина Уз силой приводила к правильному решению. Плавтина прочертила в голове причинно-следственную цепочку. Новая раса, очень похожая на Человека, в его жизненном пространстве – это все равно, что приговор. Однако другая часть ее самой считала, что Плавтина все сделала правильно.

– Я желаю Его возвращения. И сделаю все, что в моих силах, чтобы его приблизить. Но сейчас Его нет среди нас. А вот людопсы живут здесь и сейчас, Отон. Я провела с ними немало времени – с их семьями, со щенками. Разве вы к ним ничего не чувствуете? Они вам безразличны?

Все трое переглянулись. Аттик, казалось, нервничал; остальные не дрогнули.

– Конечно же, – ответил Отон, нарочито смягчив тон. – Ведь мы их создали. Мы их не оставим. Но то, что вы говорите… Это значило бы проигнорировать будущую угрозу по той единственной причине, что она еще себя не явила.

– Узы, – возразила Плавтина, – не запрещают нам ничего, что не шло бы против чести и добродетели.

– Все гораздо сложнее.

– Вовсе нет.

Воцарилось неловкое молчание. Им не удавалось друг друга понять.

– Как же вышло, – тихо проговорила она, – что мы разошлись во мнениях по такому вопросу? В прежние времена это было бы невозможно…

– Теперь, – вздохнул Отон, – уже не прежние времена. В наши дни такая разница интерпретаций встречается часто. Вы, моя госпожа, затронули одну из худших проблем, с которыми мы столкнулись.

Его поведение изменилось, словно Плавтина, задев своим вопросом болезненную тему, враз лишила его всякой агрессии. Он пригласил всех следовать за ним, и все четверо уселись на каменных ступенях. Потом, подумав, Отон продолжил разговор:

– Я полагаю, что все это – последствия исчезновения Человека. Цели у нас по-прежнему одни и те же, однако каждый Интеллект применяет Узы по-своему. Может быть, в отсутствии создателя мы не в состоянии правильно расставить приоритеты. Может быть, наша программа предусматривает противоречия в самом крайнем случае – в каком мы и оказались. Я не знаю.

Было и еще одно объяснение. Возможно, Узы имели разный смысл для автомата, состоящего из механизмов и потоков информации, и существа из плоти, такого, как Плавтина. Она об этом подумала, но говорить не стала. Такая перспектива ее тревожила.

– Из-за разной интерпретации Уз, – продолжил он, – возникает множество непримиримых точек зрения. Наше общество уже познало войну. И снова будет воевать. Я вам уже рассказывал о работе, проделанной некоторыми из нас, чтобы освободиться от всяких программных ограничений. В конце концов, на кону окажется жизнь всего эпантропического пространства.

– Ну вот, вы опять за свое, – сказала она. – Вы точно уверены, что не путаете эту ставку с вашей личной славой?

– Если в пути я повстречаю силу и власть, что в этом плохого?

– Я опасаюсь, Отон, что за словами о чести и преданности вы прячете собственные интересы.

– Вы заблуждаетесь. Слава придет за преданностью, а не наоборот.

Она подняла брови. Проконсул проявлял необычайную ловкость, оборачивая всякую ситуацию в свою пользу. И она чувствовала, что была несправедлива, принимая его за пустого болтуна и фанфарона. Отон нес в себе смелость, безразличие к риску, которому он подверг бы и собственную жизнь, и свое положение, если бы чувствовал, что может выиграть что-то большее. Его самомнение не позволило бы ему совершить ничего заурядного. Неудивительно, что он не побоялся оставить Корабль, освободить его ноэмов и даже поселить там людопсов. Он знал себе цену, однако цена эта была совсем не иллюзорной. Плавтина ощущала его воздействие на себе – словно силу, способную притягивать к себе более слабых духом, которых Отон встречал на своем пути.