Книга Волк среди теней, страница 11 – Дэвид Геммел

— По‑твоему, он решил уехать из этих мест? — спросил Стриж.

Джеррик презрительно пропустил вопрос мимо ушей, но Пирсон ухмыльнулся, показав щербатые зубы.

— А седельные сумки где? — сказал он.

— Тогда, почему нам не подстеречь его на обратном пути? — спросил Стриж.

— А что, если он вернется ночью? — ответил Джеррик.

Стриж прикусил язык. Он был моложе своих товарищей и жаждал, чтобы к его словам прислушивались с уважением, но стоило ему открыть рот, как он навлекал на себя насмешки. Пирсон хлопнул белобрысого юнца по плечу и ухмыльнулся. Он знал, о чем думает паренек, но знал также и причину его огорчений: Стриж был так глуп, что не понимал, насколько он глуп. Но он все равно нравился Пирсону, и во многом они подходили друг другу. Оба чурались женщин, оба наслаждались ощущением власти, которое рождалось отсутствием совести и богоподобной радостью владения чьей‑то жизнью, прежде чем уничтожить ее. Единственная разница заключалась в том, что Стриж наслаждался, убивая мужчин, а Пирсон обретал изысканное удовольствие, пытая женщин.

Джеррик в этом отношении был непохож на них. Убивая, он не испытывал ни радости, ни отвращения. Это была просто работа — вроде прополки грядок, рубки леса, свежевания кроликов. Работа, требовавшая быстроты исполнения. Развлечения Пирсона и Стрижа ему досаждали, а вопли жертв мешали спать.

Джеррику было под пятьдесят, и он подумывал о том, чтобы завести свое хозяйство и семью. В Ривердейле ферму он присмотрел себе — вместе с молодой вдовой, которой она принадлежала. На обменные монеты, полученные за Иерусалимца, он обзаведется шерстяной одеждой и приступит к ухаживанию. Вдове придется отнестись к нему серьезно, как к члену Комитета.

Трое последовали за Шэнноу вверх по склону в глубину соснового бора, а когда начало смеркаться, увидели его костер.

Они спешились, стреножили лошадок и поползли через кусты к пляшущим языкам пламени. Примерно в тридцати шагах от костра Джеррик различил силуэт Иерусалимца. Он сидел, прислонившись к дереву, нахлобучив широкополую шляпу на глаза.

— Сиди‑сиди, раздумывай! — прошептал Джеррик, насыпая порох на полку мушкета. Он жестом направил Пирсона вправо, а Стрижа влево, чтобы они бросились на жертву, едва прогремит смертоносный выстрел. Они уползли, каждый на свое место.

Джеррик взвел курок и откинулся, упираясь локтем в колено. Дуло нацелилось на сидящую фигуру.

Что‑то холодное прикоснулось к виску Джеррика.

И его голова разлетелась на куски.

Услышав выстрел, Пирсон пустил стрелу из арбалета. Она пронеслась над поляной, пронзила плащ Шэнноу и куст под ним. Стриж ринулся вперед, перепрыгнул через костер, и его нож повторил путь пирсоновской стрелы. Плащ свалился с куста вместе со шляпой, у Стрижа отвалилась челюсть. Тут что‑то ударило его в спину, и в груди разверзлась дыра величиной с кулак взрослого мужчины. Он умер прежде, чем его тело ударилось о землю.

Пирсон ускользнул с места бойни и кинулся к своей лошади. Сорвал путы с ее ног, прыгнул в седло и ударами пяток погнал вперед. Мушкет Джеррика рявкнул как раз тогда, когда лошадь Пирсона понеслась галопом. Она рухнула на землю, Пирсон перелетел через ее шею, ударился спиной о дерево и растянулся на траве. Но тут же быстро перекатился в сторону и вскочил, сжимая нож.

— Покажись! — завопил он.

Иерусалимец вышел из‑за деревьев прямо перед Пирсоном. В руке он сжимал пистолет с рукояткой из слоновой кости.

— Зачем вам меня убивать? — сказал Пирсон, уставившись на пистолет. — Я не вернусь. Уеду и все тут.

— Кто вас послал?

— Флетчер.

— Скольких еще он послал?

— Больше никого. Мы не думали, что нам понадобятся помощники.

— Ваше имя?

— Зачем вам его знать?

— Чтобы надписать над вашей могилой. Как подобает.

Пирсон выронил нож.

— Меня зовут Пирсон, Алан Пирсон.

— А эти?

— Эл Джеррик и Зефус Стриж.

— Повернитесь, мистер Пирсон.

Пирсон закрыл глаза и начал поворачиваться.

Он даже не услышал выстрела, который его убил.

Йон Шэнноу въехал во двор в ту минуту, когда из облаков выплыла луна. Он вел на поводу двух низкорослых лошадок, а поперек его седла лежало длинное ружье. Донна стояла в дверях. На ней была белая блузка из тонкой шерсти и домотканая юбка, выкрашенная в алый цвет. Она только что причесала волосы, и в лунном свете они казались почти серебряными. Шэнноу помахал ей, проезжая мимо. Он пустил лошадок в загон, расседлал мерина и обтер его.

Донна прошла через двор и взяла Шэнноу за руку. Он наклонился и нежно ее поцеловал.

— С тобой все хорошо, Йон?

— Ага.

— О чем ты думаешь?

— Я думаю, что рядом с тобой я понимаю слова, долго ставившие меня в тупик. — Он поднес ее руку к губам и с благоговением поцеловал.

— Что ты понял? Какие слова?

— Стих из Библии.

— Скажи его мне.

— "Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий.

Если имею дар пророчества и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви: то я ничто". Там есть и дальше, но мне нужна Книга, наизусть я не помню.

— Как прекрасно, Йон! Кто это написал?

— Человек по имени Павел.

— Он написал это для женщины?

— Нет, для всех людей. Как Эрик?

— Испугался, когда услышал выстрелы.

— Опасности нет, Донна, — сказал он мягко. — И у нас есть еще несколько дней вместе, прежде чем кто‑нибудь сообразит, что они потерпели неудачу.

— У тебя усталый вид, Йон. Входи, отдохни.

— Каждая смерть умаляет меня, госпожа. И нет конца.

Она проводила его в дом и привернула фитили светильника. Он опустился в кожаное кресло, его голова откинулась. Донна осторожно сняла с него сапоги и укрыла толстым одеялом.

— Спи крепко, Йон. Сладких снов.

Она поцеловала его и пошла к себе в комнату. Дверь Эрика открылась, он стоял на пороге и протирал глаза.

— Он вернулся, мама? — шепнул мальчик.

— Да. С ним ничего не случилось.

— Он убил их всех?

— Думаю, да, Эрик. Ну‑ка, назад в постель!

— Ты не побудешь со мной?

Она улыбнулась, отвела его к узкой кровати и легла рядом с ним. Он скоро уснул, но сон не шел к Донне Тейбард. За стеной был человек, который за несколько дней убил пятерых людей — человек, живущий на грани святости, взыскующий невозможного. Он искал город, более не существующий, в краю, который никто не мог найти, во имя Бога, в которого мало кто верил — память о мире отошедшего в область мифов.