Книга Мечи Дня и Ночи, страница 104 – Дэвид Геммел

— Мои ребята гибли за твое дело, дренай! Самое меньшее, что ты можешь сделать — это позаботиться о тех, кто еще жив.

— Согласен. — Барик зажал рукой кровоточащую рану и сказал Анатису: — Если не возражаешь, я подожду, пока ты осмотришь его друга. Хорошо?

— Да он просто безумец! — прошептал лекарь.

— По-твоему, люди в здравом уме поперлись бы в эту пустыню, чтобы здесь помереть? — засмеялся Барик. — Ступай займись зверем.

Ставут с лязгом бросил саблю на камни.

— Извини, лекарь. Ты ведь поможешь мне, правда? Анатис встал и надел на плечо лекарскую сумку.

— Я не знаю, как влияет смешение на строение тела, но сделаю все, что могу. — Над скалами светила луна. — Надо было фонарь захватить, — сказал лекарь.

Железный едва дышал, прислонясь головой к скале.

— Она на меня не набросится? — спросил лекарь.

— Нет. — Ставут нагнулся над раненым. — Это я, дружище. Привел человека, который тебе поможет. Понимаешь? Полечит твою рану.

Анатис отвел в сторону руку Железного, которой тот зажимал колотую рану в груди. Запекшаяся на шерсти кровь продолжала бить из раны маленькими фонтанчиками. Железный закашлялся, и кровь брызнула Ставуту на лицо и грудь.

— Только не надо бежать за саблей, — сказал лекарь. — Здесь я бессилен. Все указывает на то, что задето легкое и повреждена артерия — потому кровь и течет так сильно.

— Будь это человек, ты знал бы, что делать?

— Будь он человеком, он уже умер бы. И даже если бы человека с такой раной доставили ко мне сразу, спасти его я бы не смог. Предполагаю, что твой... друг не доживет до утра. Уложи его поудобнее, вот и все.

— А ты не врешь ли?

— Нет, дренай. Я не лгу там, где дело касается моего ремесла. Даже врагу. Будь у нас хороший свет и нужные инструменты, я попытался бы расширить рану и зашить артерию. Это причинило бы твоему другу страшную боль, и в сорока девяти случаях из пятидесяти он все равно бы умер. Но у меня нет ни того, ни другого, а он потерял слишком много крови. Силы его на исходе. Любая операция для него смертельна. А теперь извини, мне надо зашить рану тому солдату.

— Не знаю, что ты понял из всего этого, друг, — сказал Ставут Железному, — Давай просто посидим рядом, ты да я.

Подошел Шакул, посмотрел на Железного и сказал:

— Скоро ты умирать.

— Скоро, — подтвердил тот.

Шакул присел, легонько дотронулся пальцем до его раны, слизнул кровь и уступил место Углю, который сделал то же самое. Все звери, один за другим, отведали крови Железного. Ставут и раньше наблюдал этот обряд, но не спрашивал Шаку-ла, что он означает. Когда подошла очередь Гравы, Железный умер.

— Зачем вы лижете его кровь? — спросил Ставут Граву.

Тот ответил, по обыкновению, неразборчиво, но Ставут умудрился что-то понять. С тяжким вздохом он приложил к ране свой палец, облизал его и пошел искать Алагира.

Тот как раз закончил разговор с Аскари и Скилганноном, и они оба прошли мимо Ставута. Купец протянул руку к Аскари.

— Увидимся позже, — улыбнулась она, не останавливаясь.

— Этот день мы пережили, лудильщик, — сказал Алагир.

— А завтра?

— Они отличные воины, — пожал плечами Алагир, — и их больше, чем нас. Не стану тебе врать. Возможно, захода солнца мы уже не увидим.

— Не хочу, чтобы мои ребята полегли здесь.

— Да и я не хочу. Не думаю, что гвардия пошлет в бой зверей. Хотя и это возможно, если мы продержимся достаточно долго. Ты и так много сделал для нас, дружище. Забирай свою стаю и уходи.

— Нет, я останусь. Ребятам я велю уходить через другой перевал, а мне понадобятся доспехи.

— Выбирай любые, лудильщик. Мы сегодня потеряли семьдесят человек.

— Так много? Мне жаль, Алагир.

По камню зацокали копыта, и Ставут увидел Скилганнона и Аскари, едущих прочь с перевала.

— Куда это они?

— К храму. Скилганнон думает, что сможет туда войти. Мы должны сдерживать Гвардию еще один день.

Ставут вернулся к стае, сидевшей у входа на пруд, и сказал Шакулу:

— Пора выбрать нового вожака.

— Красношкурый вожак.

— Нет. Теперь это стая Шакула. Поверь мне, Шак. Завтра мы все равно проиграем битву, будете вы здесь или нет. Стая сражалась храбро и отдала свои жизни за этих людей. Теперь я хочу, чтобы ты увел стаю через тот перевал, где мы сегодня дрались. Оттуда ты увидишь зеленые горы. Там есть олени. Вы будете охотиться. Будете бегать на воле. Будете по-настоящему вольными, Шак.

Шакул помотал головой:

— Голодные.

— Голодные, — отозвались другие.

— Охота. Олени. — Шакул встал. — Пошли! — И стая рысцой удалилась.

Ставут проводил их взглядом.

— Без сантиментов обошлись, а? — сказал подошедший Гиль-ден. — Ни объятий, ни долгих речей.

— Один из них только что умер, — сказал Ставут. — Они все по очереди приложили палец к его ране и слизнули кровь. Я спросил, зачем они это делают, и Грава мне ответил: «Унести с собой».

Они помолчали, и Гильден сказал:

— Пошли подберем тебе доспехи. Побудешь денек дренай-ским воином.

Луна светила ярко на безоблачном небе. Неверная тропа осыпалась под копытами, поэтому Скилганнон съезжал вниз медленно, то и дело оглядываясь на Аскари. На ровной земле она догнала его, и некоторое время они ехали молча.

— Твое присутствие их все равно не спасло бы, — наконец сказала она.

— Дело не в спасении. Это я привел их сюда. Голова направляет меня к храму, а сердце твердит, что я дезертир. Ставут тоже с ними. Тебя не волнует, будет он жив или нет?

— Конечно, волнует. Он славный.

— Не слишком сильное слово для мужчины, которого ты любишь.

Она промолчала, и он спросил:

— Ты обиделась?

— Ничуть. Просто думаю о том, что ты сказал.

— Про Ставута?

— Про любовь. Ты правда в нее веришь?

— Странный вопрос. Вера тут ни при чем.

— В самом деле?

— Конечно.

— Ты хочешь меня? — внезапно спросила она. Скилганнон опешил и ответил не сразу.

— Да. Ты красивая женщина.

— И что же? Это любовь?

— Можно и так сказать. Но Джиану я любил не только телом.

— Выходит, любовь бывает разная. А отца своего ты любил?