Книга Гувернантка с секретом, страница 40 – Анастасия Логинова

– Мари, вы что – плачете?… – не поверила я увиденному.

– Вам-то что?! – тотчас она спрятала лицо, утыкаясь в подушку. – Идите спать!

И впрямь – какое мне дело до того, что неугомонной Мари снова взбрело в голову?… Вот только, кажется, я догадывалась о причине ее слез. Скорее в порыве, чем руководствуясь здравым смыслом, я присела вдруг у изголовья ее кровати и чуть слышно произнесла:

– Алекс не стоит этого. Вы же умная девушка, и сами все понимаете. Он лишь похож на прекрасного принца, но таковым вовсе не является.

В кромешной тьме я лишь увидела, что Мари отняла лицо от подушки и глядит на меня блестящими глазами. Я была уверена, что смотрит она на меня с негодованием.

– Не говорите так о нем – вы его не знаете! И вообще… оставьте меня в покое! – И тотчас накрылась одеялом с головой.

– Мари… – я протянула уже руку, чтобы утешить, как утешила бы подругу. Но вовремя одумалась и, так и не решившись ее коснуться, ответила лишь. – Может быть, я действительно неправильно все поняла. Спокойной ночи.

***

Утром в воскресенье мы в том же составе вернулись в Москву.

Столько всего случилось с последней нашей встречи, но в лавке Марго совсем ничего не изменилось. Юный гимназист вышел из магазина, пряча за пазухой одеколон «для женщины», как пояснил он, выбрав воду с ландышем, ванилью и корицей. Для меня было очевидно, что одеколон предназначается его матушке – должно быть, поняла это и Марго, но ни словом, ни улыбкой не показала, что раскрыла тайну юноши.

– Ах, Лиди, Лиди… – пропела она, запирая за ним дверь, – узнаю этот взгляд. Ну, дорогуша, рассказывай, кто он?

Марго читала людей, как раскрытую книгу. Я могла лишь надеяться, что Полесовы не столь же догадливы.

Впрочем, вопрос «кто он» был риторическим, Марго едва ли надеялась, что я стану рассказывать ей подробности. И верно – не дождавшись от меня хоть какого-то ответа, она продолжила:

– Любовь это прекрасное чувство, оно делает людей лучше и добрее! – произнесла она с мечтательной улыбкой. Но после ее взгляд вдруг стал жестким и цепко впился в мои глаза: – Но помни, дорогуша, что любовь еще и притупляет разум, а в нашем деле это смерти подобно.

– Быть может, у меня просто хорошее настроение, – сдержанно ответила я и подумала вдруг, что Марго волне может доложить о своих догадках Платону Алексеевичу. – Но даже если я и влюблена: «в нашем деле» я лишь до тех пор, пока не отыщем Сорокина. Более я в делах Платона Алексеевича участвовать не планирую.

Договаривала я это, глядя в глаза Марго не менее цепко. Пускай она доложит и это, если уж у нее состоится разговор с дядей.

– Ах да, – улыбнулась она в ответ, – все время забываю, что ты здесь временно. Ну что ж, когда станешь респектабельной замужней дамой, то не забывай мою лавочку: для тебя здесь всегда будет скидка, – она задорно подмигнула мне. – Помоги-ка мне, дорогуша…

Будто вовсе забыв уже о разговоре, она полезла за чем-то на антресоли, и я охотно придержала для нее стремянку.

– Послушай, Марго… – вдруг решилась я, – давно хотела спросить, а отчего ты на этой работе? Я имею в виду Платона Алексеевича. Прости, но мне кажется, это тебе совсем не по душе…

И снова она бросила меня этот жесткий, сбивающий с толку взгляд и ответила холодно:

– Такие вопросы в нашей среде не задают, милая.

Я смешалась – и впрямь я частенько забывала, что Марго мне не подруга, и отношения у нас чисто деловые. Впрочем, не успела эта мысль и оформиться, как Марго вновь задорно подмигнула:

– Обычно не задают – но мне можно! Я, видишь ли, тоже когда-то думала, что это временно: заработаю немного денег, обзаведусь связями, а там и замуж выйду, стану жить не хуже других… Я же не знала тогда, что здесь вход – рубль, выход – два. У русских есть такая старая тюремная поговорка. Но у меня не было дядюшки в Генштабе, так что у тебя, конечно, все будет по-другому.

Отчего-то я поежилась после этих слов Марго. Я никогда не интересовалась прежде, какими путями она попала в отдел Платона Алексеевича… но, кажется, мне пора отринуть иллюзии. Все чаще я в последнее время вспоминала слова одного мудрого старого человека, который сказал, что знакомства с людьми, подобными моему дядюшке, для простых смертных никогда не обернутся благом.

– Ну вот, кажется, я тебя напугала, Лиди, – Марго поймала мой взгляд и ласковой улыбкой теперь пыталась загладить впечатление. – Но я вовсе не желаю, чтобы ты грустила. Что было, то было – зато теперь я вполне довольна своим положением и делом, которым занимаюсь. Погляди-ка, дорогуша, у меня для тебя кое-что есть…

Она легко спустилась с лестницы и из коробки, что достала с антресолей, извлекла пузырек, на котором ее рукой было подписано «Lilas ^[46]», и глаза ее засверкали куда живее:

– Новое произведение monsieur Брокара ^[47]! – объявила Марго. – Приберегла специально для тебя, зная о твоих странных предпочтениях. Хотя… должна признать, в этой сирени что-то есть, – добавила она, прильнув к капельке духов на моем запястье.

Разумеется, я не удержалась и сделала то же самое. Кажется, это была именно белая сирень – но куда нежнее и тоньше, чем та, которой пользовалась я обычно. Увы, французские парфюмеры не слишком увлекались столь простым и предсказуемым ароматом, как сирень, и, чтобы заполучить ее, пришлось прибегнуть к услугам русских мыловаренных компаний – в частности Товариществу «Брокар и Ко» – monsieur Брокар хоть и был французом по рождению, однако, жил и творил в России.

Я вздохнула восхищенно, но, опомнившись, глядела теперь на пузырек в своих руках менее восторженно:

– Пожалуй, мне стоит проститься с этим увлечением.

Нехотя я рассказала, как на графской даче моя любовь к парфюмерии сыграла со мною злую шутку, и я едва не раскрыла себя. А быть может, даже и раскрыла… Впрочем, Марго поспешила меня успокоить:

– Едва ли Курбатов что-то заподозрил, кроме того, что ты чрезвычайно любопытна и не прочь подслушать чужие разговоры. А к этому, увы, склонны, не только шпионы, – она подмигнула мне. – Не думаю, что есть повод паниковать. Главное впредь таких промахов не допускай.

В дверь лавки в этот момент требовательно постучали – я спохватилась: мы разговаривали уже больше получаса, пора было заканчивать.

– Не торопись, – остановила Марго, видя, что я опускаю на лицо вуаль, – я могу сказать, что мы вовсе закрыты.

– Нет-нет, сегодня мне все равно нечего доложить Платону Алексеевичу. Есть лишь просьба: мне нужно изображение Сорокина, любое – хоть детский портрет, хоть групповой. Должно же хоть что-то остаться! Пускай опросят его друзей, в конце концов! Без его изображения мне совершенно не за что зацепиться…