Онлайн книга «Нечестивый Консульт»
|
На всё, лишь бы не покидать её ради сареотской библиотеки. – Но почему? Разве он вообще знал его? – Он думает, что Сорвил был убийцей. Он говорит, что увидел это на его лице, и он верит в то, что говорит. В голосе Келлхуса слышалась нежность и даже ласка, но эти чувства были словно бы приглушёнными, сделавшиеся с годами тусклыми и осторожными, как и всякая ложь, сотворённая в осознании неизбежного неверия. – И оно было? – спросила она с напряжением в голосе. – Было ли у него на лице… это самое убийство? – Нет. Он был Уверовавшим королём… Одним из наиболее преданных и благочестивых. Благословенная императрица просто смотрела на него, оставаясь совершенно непроницаемой, если не считать плещущейся в её глазах муки. – Так, значит, Кель просто… просто… – Его невозможно исправить, Эсми. Задумавшись, она опустила взгляд, а затем повернулась и направилась обратно во чрево Умбиликуса. – Оставь его, – бросил Келлхус ей вслед. Она остановилась, не столько взглянув на него, сколько лишь повернув подбородок к плечу. – Я не могу, – ответила она вполголоса. – Тогда остерегайся его, Эсми, и следи за пределом его цепей. Голод его намного сильнее присущего человеку. – Голос Аспект-Императора был исполнен мудрости, неотличимой от сострадания. – Сына, которого ты так любила, никогда не существовало. Её взгляд скользнул по лику её Господина и Пророка. – Значит, буду остерегаться, – сказала она, – так, как я остерегалась своего мужа. И, повернувшись, Благословенная императрица исчезла в огромном шатре. * * * Келлхус с Акхеймионом смотрели ей вслед, и на какой-то миг показалось, что со времени Первой Священной войны не минуло ни дня и они стоят, как стояли тогда, будучи друг другу желанными спутниками на общем мрачном пути. И старый волшебник вдруг понял, что ему более не нужна храбрость, чтобы говорить с ним. – Там, в Ишуаль, мы видели место, где вы держали своих женщин… где дуниане держали своих женщин. Осиянное ореолом лицо кивнуло: – И ты считаешь, что именно так я использовал Эсми – как ещё одну дунианскую женщину. Для умножения собственной силы через потомство. Казалось, что это, скорее, какое-то воспоминание, нежели произнесённые здесь и сейчас слова. Старый волшебник пожал плечами: – Она считает так же. – А что насчёт тебя самого, старый наставник. Ведь будучи адептом Завета, тебе доводилось видеть в людях орудия, инструменты достижения целей. Сколько невинных душ ты бросил на чашу весов супротив вот этого самого места? Старый волшебник сглотнул. – Никого из тех, кого я любил. Улыбка, и утомлённая и грустная. – Скажи мне, Акка… А каким во времена икурейской династии было наказание за укрывательство колдуна в пределах Священной Сумны? – Что ты имеешь в виду? Теперь настала очередь Аспект-Императора пожимать плечами. – Если бы шрайские рыцари или коллегиане раскрыли тебя в те годы, что бы они сделали с Эсми? Старый волшебник изо всех сил старался изгнать обиду из своего взора. Это именно то, что всегда и делал Келлхус, вспомнила рассвирепевшая часть его души – всякий раз разрывал неглубокие могилы, всякий раз ниспровергал любую добродетель, которую кто-либо пытался обратить против него. – Ра-разные времена! – запинаясь, пробормотал он. – Разные дни! Святой Аспект-Император Трёх Морей воздвигался перед ним воплощением бури, засухи и чумы. – Я тиран, Акка. Самая кошмарная из душ этого Мира и этой Эпохи. Я истреблял целые народы лишь для того, чтобы внушить ужас их соседям. Я принёс смерть тысячам тысяч, напитав Ту Сторону плотью и жиром живых… Никогда ещё не было на свете смертного, столь устрашающего, столь ненавидимого и настолько обожаемого, как я… Сама Сотня подняла на меня оружие! Произнося эти слова, он, казалось, воистину разрастался, увеличиваясь сообразно их мрачному смыслу. – Я именно то, чем должен быть, дабы этот Мир мог спастись. Что же произошло? Как случилось, что все его доводы – справедливые доводы! – стали чванством и развеялись в дым? – Ибо я знаю это, Акка. Знаю, как знает отец. И согласно этому знанию я заставляю приносить жертвы, я наказываю тех детей, что сбились с пути, я запрещаю вредные игры и, да… я забираю потребное для спасения… Будь то жизни или жёны. Ощущение тщетности обрушилось на Друза Акхеймиона – ещё более мучительное из-за своей неизбежности. Он был всего лишь старым безумцем, чудаком, взлелеявшим за долгие годы чересчур много обид, чтобы надеяться узреть за ними ещё хоть что-то. Где? Где же Мимара? Это не должно было случиться вот так. Только не так! Как? Зачем? Зачем приводить её к Ордалии, если она отягощена кандалами собственного тела? Зачем приковывать Мимару к её же утробе в миг величайшей нужды? Почему? Почему Бог забрал своё Око прямо накануне Второго Апокалипсиса? Все эти годы, наполненные мучительными Снами, являвшими ему величайший Кошмар Мира, и трудами, совершаемыми без поддержки или же цели. Пьющий, впадающий в блуд и бесноватое буйство, лежащий в ожидании смертного ужаса своих сновидений. А сейчас… сейчас… – Да! – произнёс Святой Аспект-Император Трёх Морей. Это не должно было случиться вот так. – Но тем не менее случилось, Акка. Никакой расплаты не будет. Трепет. Дрожь старческого нутра и дрожь существа, стыдящегося, что его узрели дрожащим. Проклятое видение снова кивнуло. – Когда-то ты одарил меня Гнозисом, ибо считал, что я был ответом… – Я считал тебя Пророком! – Но ты сумел прозреть сквозь эту личину и увидеть, что я дунианин… – Да! Да! – И тогда ты отверг меня, отрёкся, посчитав меня лжецом… – Ибо ты и есть лжец. Ты лжёшь даже здесь! Даже сейчас! – Нет. Я всего лишь безжалостен. Я лишь тот, кем и должен быть… – Очередная ложь! Взгляд, исполненный жалости. – Ты полагаешь, что справедливость может спасти Мир? – Если не справедли… – Помогла ли справедливость нелюдям? Помогла ли она Древнему Северу? Смотри! Оглядись вокруг! Мы стоим прямо у ворот Мин-Уройкаса! Узри собранное мной Воинство, узри все эти Школы и Фракции, которые я привлёк к походу Ордалии и провёл сквозь бесчисленные лиги, наполненные вопящими и преследующими их шранками. Думаешь, этого можно было добиться добротой и любезностью? Или ты, быть может, считаешь, что можно было честностью принудить к общему делу души столь многочисленные и столь непокорные? Что один лишь страх перед какой-то там сказочкой мог бы послужить цели так же хорошо, как и моё понуждение? |