Книга Черная Луна, страница 82 – Дэвид Геммел

Озобар взял небольшой полотняный мешочек и, развязав его, предложил Карис печенье.

— Мне оказана великая честь, — сказала она. Озобар хихикнул.

— Это подарок герцогского повара. Неплохое печенье — но у меня вкуснее.

— Потому-то ты и решил со мной поделиться? Словно и не расслышав этой ехидной реплики, Озобар достал второй мешочек, куда увесистей первого. Из этого мешка он извлек пригоршню мелких черных катышков, похожих на гальку.

— Что ты об этом думаешь? — спросил он, ссыпав катышки в ладонь Карис.

— Это лучше, чем камни, — заметила она. — Железо?

— Угу. Каждая баллиста за один выстрел выпустит две сотни таких катышков. Главное — добиться, чтобы они не разлетались слишком широко. Думаю, мне удалось этого достигнуть. Пойдем, сама увидишь.

Они прошли через дом и вышли во внутренний двор, огороженный высокими крепкими стенами, что, впрочем, не мешало проникать во двор лунному свету. Посреди двора, озаренная луной, стояла гигантская баллиста, посаженная на раму из сбитых крест-накрест бревен. Плечи баллисты были свыше двенадцати футов в ширину. С обеих сторон на раме были рукоятки, с помощью которых оттягивались назад гигантские плечи баллисты. Миновав это грозное сооружение, Озобар подтащил к дальней стене массивную дубовую дверь. Потом он вернулся к баллисте, и они с Карис вращали рукоятки до тех пор, покуда канат с кожаной петлей на конце не навис над большим бронзовым крюком. Закрепив петлю, Озобар наполнил кожаную чашу железными катышками. Проверив готовность баллисты к выстрелу, он вернулся к Карис.

— Дверь почти в два дюйма толщиной, — сообщил они, мальчишески ухмыляясь, вручил Карис небольшой молоток. — Выбей спусковой крючок сама. Бей изо всей силы — и лучше сзади.

Карис обошла баллисту и ударила по спусковому крючку. Послышалось шипение, затем резкий лязг — это плечи баллисты рванулись вперед и ударили по деревянным ограничителям. Почти сразу раскатился дробный грохот — железные катышки молотили по двери. Озобар небрежной походкой подошел к изуродованной мишени.

— Ну, как? — спросил он, когда Карис присоединилась к нему. Дверь была изъедена глубокими дырами, а во многих местах и пробита насквозь. Посреди зияла громадная рваная пробоина. Озобар довольно ухмыльнулся.

— Нравится?

— Нет слов! Каков радиус поражения?

— Против даротов-то? Понятия не имею. Полагаю, впрочем, что около пятидесяти футов. После этого начальное ускорение резко слабеет. От двадцати пяти до пятидесяти футов — это наилучший вариант.

— Почему же не меньше двадцати пяти футов? — спросила она.

— Ну, убойная сила сохранится, а вот разброс будет гораздо меньше. — Озобар указал на пробитую дверь. — Как ты сама видишь, с расстояния примерно в пятнадцать футов удары легли кругом около… гм… четырех футов в поперечнике. Это примерно соответствует одному дароту. На пятидесяти футах этот смертельный круг будет гораздо больше.

— Сколько у нас будет этих баллист?

— Это зависит от того, сколько времени оставят нам дароты. Будь у меня еще пять дней, я бы поставил три баллисты у северных ворот, и еще две остались бы в запасе.

— Что ж, по крайней мере два-три дня у нас будет, — проговорила Карис. Голос ее прозвучал странно, и Озобар пристально глянул на нее.

— Ты… осуществила тот самый план?

— Да. Разведчик не вернулся.

— И тебя это мучает, — негромко сказал Озобар.

— А тебя бы не мучило? Я всегда, не дрогнув, посылаю солдат на смерть, но на этот раз мне пришлось обманывать, лгать. Этот парень был ужасным занудой, но все же он заслуживал лучшей доли, чем быть преданным своим генералом.

— Ты выбрала его, потому что он был ленив и беспечен. Так что можно сказать, его убила собственная беспечность.

— Да, можно сказать и так — только это будет ложь. Надеюсь, этой уловкой мы все же выиграем время… хотя и немного. Очень скоро дароты поймают другого разведчика, или же кто-то из них подберется к стенам так близко, что сможет прочесть мысли солдат.

— Пять дней. Это все, что нам нужно.

Озобар укрыл баллисту просмоленным холстом и вместе с Карис вернулся в кузницу, где еще дышал теплом остывающий горн.

— Ты разобрался с тем, как уменьшить откат катапульты? — спросила она.

— Разумеется. Я утяжелил поперечные бревна. Катапульта стала чуть менее маневренной, но бьет все так же точно. Неклен вполне освоился с этой машиной, и его команда работает отменно.

— Что ж, — сказала Карис, — будем надеяться, что это так.

— Хочешь еще печенья? Она улыбнулась.

— Нет. Я, пожалуй, пойду. У меня еще есть дела.

Снаружи вдруг донесся утробный рык, и Карис торопливо распахнула дверь кузницы. Ворюга, оскалившись, рычал на рослую, едва различимую в тени человеческую фигуру.

— Отзови пса, — проворчал Форин, — не то я ему шею сломаю.

Карис попрощалась с Озобаром и вышла в ночь. Ворюга затрусил рядом с ней, все еще настороженно поглядывая на рыжебородого великана.

— Что тебе нужно? — устало спросила Карис.

— Поговорить, — ответил Форин.

— У меня нет времени на разговоры.

— Нет времени или нет желания? — уточнил он и остановился. Карис сделала еще два шага, затем резко развернулась к нему.

— Зря мы переспали, — нарочито грубо бросила она. — Это была ошибка, а я не могу позволить себе таких ошибок. Если тебя это утешит, могу сказать, что та ночь была восхитительной и я никогда ее не забуду. Но этого больше не повторится, ясно? Так что прекрати слоняться вокруг меня, точно чокнутый лунатик!

Она ожидала, что Форин разозлится — но он вдруг расхохотался.

— Я не чокнутый, Карис, и не лунатик. Знаешь, я ведь никогда особенно не верил в любовь — что с первого взгляда, что с десятого. И, по правде говоря, я и сам не знаю, можно ли мое чувство к тебе называть любовью. Если б ты в ту ночь осталась, мы бы потолковали начистоту — и тогда, быть может, сегодняшняя встреча была бы вовсе не нужна. Но ведь ты не осталась, Карис. Ты сбежала. Почему?

— Сейчас слишком поздно, и я устала, — отвернувшись, бросила Карис.

— Умереть не боишься, зато боишься жить? Верно? Карис резко обернулась к нему.

— Да что вы за народ такой — мужчины? — презрительно фыркнула она. — Почему вы вечно не в силах смириться с отказом? Ты мне не нужен, ясно? Один раз ты сделал свое дело — и неплохо, а больше и не надо!

Форин снова рассмеялся — легко, искренне.

— Само собой, никому не нравится, когда его гонят взашей. Я ведь с этим и не спорю, Карис. Мне другое трудно понять — почему ты меня боишься?