Книга Эхо великой песни, страница 84 – Дэвид Геммел

Вирук в полной тишине вернулся на свое место, а Раэль опять вышел на середину.

— Приношу благодарность моим уважаемым кузенам. Теперь слово принадлежит мне, как подвижнику-маршалу. За последние десятилетия мы сумели убедить себя в том, что вагары — недочеловеки, а следовательно, природные наши рабы. На себя мы смотрели как на благожелательных родителей, руководящих неразумными детьми. Первая концепция, как я понял в последние дни, — это заблуждение, вторая — самообман, но именно на ней я хотел бы остановиться. Если мы в самом деле добрые родители, можем ли мы отдать своих детей на заклание? Думаю, что нет.

Алмеки, несмотря на свои знания и свою развитую цивилизацию, пали, уступив злу. Уверен, что сами себя они не видят в этом свете, тем не менее это так. Объединиться с ними значило бы уступить тому же злу, приняв его в свою жизнь. Я по совести не могу пойти на это. Я намерен сражаться с ними и победить их.

Если собрание проголосует за союз, я откажусь от своего аватарства, отдам свои кристаллы и буду сражаться рядом с вагарами. — Раэль сделал паузу, перевел дух и закончил:

— Объявляю перерыв на три часа, чтобы вы могли обсудить это между собой. В полночь мы соберемся снова и проголосуем. Тех, кто остается солдатами империи, прошу пройти со мной в оружейную палату Музея.

Сто двенадцать аватаров поднялись с мест, и Мирани, присоединившись к ним, взяла мужа за руку.

— Я горжусь тобой, Раэль, и никогда не любила тебя больше, чем в эту минуту.

Он, нагнув голову, поцеловал ее.

— Пока ты со мной, я ничего не боюсь.

— Тогда я всегда буду рядом.

Оружейная размещалась в холодном, сыром, лишенном окон подвале. Паутина затянула дверные проемы и расставленные вдоль стен доспехи, в воздухе висела пыль. На лестнице и в самой оружейной горели лампы, и доспехи тускло отсвечивали серебром.

— Эту броню носила некогда гвардия Верховного Аватара, — сказал подвижник-маршал. — Доспехи были выкованы две тысячи лет назад и в последний раз использовались во время Кристальной Войны.

Вирук снял с ближнего деревянного каркаса шлем с серебряными крыльями и стер с него паутину. Шлем был сделан из неизвестного Вируку металла и оказался легче, чем он ожидал.

Воина защищали выпуклое забрало и шейный щиток. Панцирь, скованный из серебряных полос, имел кожаную подкладку; набедренники и поножи надевались поверх кожаных штанов.

— Слишком громоздкие, чтобы носить их, — заявил Вирук.

— Я предназначаю их не для защиты, — ответил Раэль.

Взобравшись на стол, он обратился к присутствующим:

— Преимущество алмеков заключается в их огневых дубинках и в орудиях, стреляющих огненными шарами. Нам известно, что для работы того и другого требуется большое количество черного порошка.

Если мы сумеем уничтожить этот источник энергии, вагарам будут противостоять восемь тысяч воинов с мечами, только и всего.

— Только и всего? — повторил Вирук. — И почему вагарам? Что ты предлагаешь, кузен?

— Я хочу повторить то, что сделал Банель в последней битве Кристальной Войны. — Между аватарами прошел ропот. — Вслух ничего не говорите, — предостерег их Раэль. — Быть может, Королева Кристаллов следит за нами.

— Вы хотите повторить этот подвиг, Раэль, — вышел вперед Горей, — но что, если большинство проголосует за союз с алмеками?

— Думаете, они так проголосуют? — спросил Раэль.

Горей промолчал, а Вирук ответил:

— Еще бы! По-твоему, жирный телец станет голосовать за нож мясника?

— Я надеюсь, что мой народ сделает достойный выбор, — сказал Раэль.

— Я люблю тебя, кузен, — засмеялся Вирук, — но с годами ты стал романтиком. Не бойся: в той банельской затее я с тобой.

— Я тоже, — кивнул Горей.

Остальные молчали. Раэль, обведя взглядом их лица, понял, что Вирук верно оценил настроение аватаров. Никто из них не хочет продолжать войну.

— Мне доспехи не понадобятся, — подал голос стоявший позади Капришан.

— Да они на тебя и не налезут, жирный ты ублюдок, — парировал Вирук.

В этот миг над ними прокатился гром, и по потолку оружейной побежали трещины.

— Праведное небо, они опять атакуют! — вскричал Горей.

— Стоять на месте! — проревел Раэль. — Мы в подвале, и нам ничего не грозит.

Последовали новые разрывы, как будто мир над ними погибал в дыму и пламени.

Спустя целую вечность — как им показалось — все затихло.

Раэль повел своих солдат вверх по лестнице, заваленной обломками камня. Разобрав завал, аватары увидели над собой лунный свет. Раэль вылез первым и оказался на развалинах Библиотеки.

Статуя Верховного Аватара рухнула, голова ее раскололась на дюжину кусков. Всюду горело, между камнями лежали тела.

Прибыло вагарское ополчение под командованием Межаны и Пендара. Раэль вышел навстречу им.

— Все случилось так внезапно, — сообщила Межана. — Алмеки начали перетаскивать свои огневые жерла часа два назад. Они собрали их в кучу и стали пускать огненные шары.

Мы думали, что они обстреливают стены, а они целили в Библиотеку. Мы ничего не смогли сделать.

— Выбрался кто-нибудь наверх? — спросил Раэль.

— Мы вынесли трех детей. Один умер, другие просто оглушены. — Раэль ничего больше не стал спрашивать, а принялся разбирать руины вместе с другими аватарами.

Ночь шла, и из-под камней извлекали все больше и больше трупов. К рассвету стали ясны истинные размеры бедствия.

Двести семнадцать аватаров погибли или пропали без вести. В живых остались только четыре женщины и двое детей.

Раэль нашел Мирани перед самым рассветом. Она пыталась прикрыть собой двух детей и лежала сверху, обнимая их. Аватары и вагары вместе вытащили их из-под камней. Раэль взял жену на руки и сел на кучу щебня, прижимая ее к себе. Он молчал. На душе было слишком тяжело, чтобы плакать. Он просто сидел, раскачиваясь, и прижимал к себе Мирани.

Обессиленная Межана, сидя поблизости, смотрела на его молчаливое горе.

Двое человек с носилками топтались рядом, не решаясь подойти к Раэлю.

— Пора с ней проститься, — сказала Межана, подойдя к нему сама. Он взглянул на нее, поцеловал Мирани в последний раз и уложил ее на носилки.

Когда взошло солнце, Раэль собрал своих солдат, и они все, кроме Капришана, вернулись в оружейную и облачились в доспехи Кристальной Войны.

Ро испытывал страдания иного рода. Его мучили не голод, не стремление отнять жизнь у других, а отчаяние, скорбь, чувство утраты. Этому сопутствовала физическая боль, как будто его мускулы медленно разрывали на части.