Онлайн книга «Лето»
|
Я не следила бы за тем, на кого он там смотрит, даже если бы мы были вместе, – сказала Шарлотта. – Люди влюбляются… Да, – сказал сын. – Влюбляются. Этого нельзя отрицать, – сказала Шарлотта. – Да, наверное, и незачем. Как бы мне хотелось вернуться в молодость, – сказала Грейс. Так вот, Артур мне сейчас как брат, – сказала Шарлотта. Бедненькая, – сказала дочь. Это правда, она мне как сестра, – сказал Артур. Бедненький, – сказал сын. Жизнь коротка, – сказала Грейс. – Молодость проходит. Вам хорошо. Я вам завидую. У вас еще вся жизнь впереди. Вы должны ценить каждую минуту. Ведь не успеешь и глазом моргнуть, как все пройдет, а время назад не воротишь. Простите, Грейс, – сказала Шарлотта с улыбкой, – но, по-моему, это ерунда. Я верю, что мы проживаем собственную жизнь с полной отдачей, в каком бы возрасте это ни выпало нам на долю. В этом вся суть. Ах, как наивно, – сказала Грейс. – Я тоже была когда-то молодой и верила в подобное. Вы и сейчас не старая, Грейс, – сказала Шарлотта. Теперь уже Шарлотта, так назойливо повторявшая ее имя, показалась Грейс слегка высокомерной. А кто знал о том, что в Англии во время последней войны интернировали людей? – сказала в ответ Грейс. Я, – сказал сын. Ты не знал, – сказала сестра. Знал, – сказал сын. – Я знал. Я так думаю, если они были немцами, – сказала Шарлотта. – Так было нужно. Ради всеобщей безопасности. У папы в его военной коллекции есть марки, – сказал сын. – Остров Мэн. Тебе не нравится твое блюдо, Роберт? – сказала Грейс. Просто есть не очень хочется, – сказал сын. Что ты хочешь взамен? – сказала Шарлотта. – Можно за тебя попросить? Шарлотта подозвала рукой официанта. Я хочу симбиоз, – сказал сын. Вряд ли у них есть это в меню, – сказала дочь. Шагая на следующий день по городу, Грейс улыбается. Умная у нее дочь. Ее умная дочь заметила, что камень в углу стариковской комнаты и впрямь поразительно похож на камень, который носил с собой Артур. И когда Артур открыл сумку, достал оттуда камень, чтобы отдать его старику, рассказал, что мать просила об этом в своем завещании, и положил его на кровать, старик посмотрел на камень и сказал что-то бредовое: «этот камень – ребенок», – сказала Грейс вчера за ужином. – Какая странная фраза… Нет, – перебила дочь. – Он не это сказал. Он сказал: «Вы вернули ребенка». Женщина по имени Элизавет попросила Артура передать камень ей. Она поместила его в выемку скульптуры, стоявшей у мужчины в спальне. Там он реально классно смотрится, – сказала дочь. «Скульптура была подлинная, – сказала им женщина, когда старик вздремнул, – художницы Барбары Хепуорт». Грейс это показалось неправдоподобным. Разве у стариков просто так валяются скульптуры Барбары Хепуорт? Но когда Грейс легла спать, она не могла избавиться от мысли об этом куске камня. Возможно, это и есть искусство? То, что загадочным образом запечатлевается в сознании, а ты и сама не знаешь почему. Эти два камня и правда хорошо смотрелись вместе: один – изогнутый и с отверстием, а другой – идеальной шарообразной формы. Когда Грейс шагала теперь по тротуару, перед глазами стоял образ. Это было лицо ее матери, но словно превращенное в слепок. Посмертный или прижизненный? Ни то ни другое. Слепок лица ее матери по ту сторону жизни и смерти, по ту сторону радости и печали, живого и вместе с тем мертвого – нет, вовсе не мертвого, ничего мертвого в нем не было, даже близко. У него были правильные, безупречные черты и контуры. Кожа как живая, волосы отброшены назад с почивающего лба, и лицо было высечено из камня. Рядом с ним каменный слепок поменьше – лицо самой четырнадцатилетней Грейс, в том возрасте, когда умерла ее мать, с таким лицом Грейс подожгла кресло в гостиной своего дома, кресло своей недавно умершей матери. Пока Грейс шагала по тротуару, оба эти лица с пустыми взглядами висели бок о бок. Грейс встряхнула головой, стряхнула себя обратно в собственную биографию, которой могла хоть немного управлять. Грейс отправилась на поиски кладбища. Она побывала там как-то летом. Прошла мимо здания с киноафишей на стене. «Тропы славы» [58]. Афиша бросилась ей в глаза, поскольку это был старый кинотеатр. Тот самый старый кинотеатр… и в этот момент ее воспоминание, о котором она даже не подозревала, вскрылось у нее в голове, точно росток, вскрывший скорлупу зеленого семечка… кулисы маленького городского кинотеатра, старомодное местечко, верно, старомодное и старозаветное (это нараспев произносит Клэр Данн, будто участвуя в шоу Сондхайма [59]) 1989, лето недовольства, у них здесь двухдневное выступление, сегодня Шекспир, завтра Диккенс. «Это почти что не театр, дорогая, не раскатывай губу», – сказал Фрэнк, когда они приехали, и он прав. Они играют пьесу перед ярко-белым киноэкраном, потому что нет никаких портьер или занавеса, ужасное освещение, не сцена, а одно название, просто узкая эстрада, и никаких кулис как таковых, просто каморка, под завязку забитая всем составом: четырнадцать человек, одновременно пытающихся выучить свои роли, и ни одного зеркала, перед которым можно загримироваться. Поэтому Грейс сидит снаружи одна, на бетонных ступенях, ведущих вниз от черного хода. Она уже отыграла предыдущие акты. Ее персонаж почиет в бозе, пока ее не вызовут на сцену, небо над головой вечереюще-голубое, птицы парят в вышине – те, о которых мать говорила, когда они прилетали: «Ну вот, Грейс, и лето наступило». А когда улетали: «Ну вот, Грейс, и лето прошло…» а потом кто-то шипит за спиной: «Грейснахуйтвойвыходтыопоздалатвойвыход…» Блядь! и она вскакивает и мчится обратно, вверх по лестнице, по извилистому коридору, и сломя голову выбегает прямо на помост, чтобы встать в позу статуи мертвой королевы из 5-го акта. Затем Грейс видит, что Джерри и Найдж еще на сцене, еще рассказывают зрителям обо всех удивительных событиях, произошедших за кулисами. |