Книга Башмаки на флагах. Том 1. Бригитт, страница 73 – Борис Конофальский

На улицах праздник, а в доме купца Кёршнера — суматоха. И суматоха шла с глубокой ночи. Многие слуги, да и не слуги тоже, спать сегодня не ложились.

— Куда же вы смотрели, вы что, не видели, что шар не в тон фате! — выговаривала госпожа Ланге служанкам.

— Ах, госпожа, то не тот шарф, сейчас тот подам, — отвечала служанка, тут же исправляясь.

Госпожа Ланге теперь была удовлетворена. Она покрыла плечи Урсулы Видль легким прозрачным шарфом и обняла её:

— Вы прекрасны, молодая госпожа.

Девочка тринадцати лет в великолепном синем платье, расшитом отличным жемчугом, в белилах и румянах, как взрослая женщина, всё-таки ещё была девочкой:

— Госпожа Ланге, отчего же мне так страшно., - едва не плача спрашивала она.

— Не плачьте, не плачьте, иначе белила придётся наносить по новой. — Бригитт присела подле неё. — И не бойтесь. Все женщины выходят замуж, так предначертано Господом. Слышите, весь город празднует, колокола, пир во всём городе, всё это в вашу честь. Все женщины мечтают о такой свадьбе, у вас свадьба, как у принцессы. Вы только поглядите какое у вас платье! Я бы палец, вот, — госпожа Ланге показала мизинец на левой руке, — отдала бы за такое.

— Всё так, но мне страшно!

Хорошо, что мамашу не допустили сюда. У той во все последние дни слёзы так и текли из глаз.

— Вы же говорили, что жених вам мил, добр.

— Мил… — отвечала девочка. — Кажется, кажется.

— Так что же вам нужно, жених мил, богат, добр. О таком женихе все девицы мечтают. А вы знаете, что вам дом ищут, у вас скоро будет свой дом, с каретой и слугами. Вы там будете хозяйкой.

— Знаю, знаю. Но всё равно всё думаю: зачем же мне это?

— Молодая госпожа, мы с вами принадлежим фамилии Фолькоф, и все должны служить интересам фамилии, — говорила Бригитт, вставая и напоследок поправляя фату. — Я по-своему служу, вы по-своему. Ваш брак важен для фамилии.

— Мы все служим дяде?

— Так же, как и дядя служит нам.

— Дядя служит нам? — удивлённо спросила девочка.

— А разве без вашего дяди, было бы у вас платье в сто талеров стоимостью? Была у вас карета к свадьбе, подыскивали бы вам дом со слугами для жилья?

Она взяла молчавшую девочку за руку:

— Сходите по нужде? Обряд будет долог.

— Я только что.

— Что, ж. Пойдёмте моя дорогая, весь город и главное жених, ждёт вас уже.

Стражники распихивали зевак, сгоняли их с улиц в переулки, но зеваки лезли, несмотря на брань, тумаки и удары палками. Ничто не могло их остановить, потому что они знали: пред каретой невесты идут люди и раскидывают серебро. Шум, гам, злые и измотанные стражники, полупьяная толпа, и мелкое серебро, летевшее в грязь. Дети, что лезли прямо под копыта, надеясь схватить пару монет.

А тем, кто не лез под копыта коней за серебряными крейцерами, те хотели видеть невесту. По балконам и окнам, на пути следования невесты рассаживались те, кого на свадебный обряд и на свадебный пир не пригласили. По всему городу пошла молва, что

платье у неё стоит пятьсот монет, а может и вообще тысячу. Не было в городе молодой женщины, что не хотела бы то платье увидеть. И не было в городе человека, который не знал бы, что сын богатейшего в городе человека женится на племяннице известнейшего в графстве воина.

Обряд провёл сам епископ, он с делом не тянул, к чему мучать новобрачных. Отчитал всё быстро и благословил юную пару, предварительно немного поговорив с невестой, успокоив её и сообщив, что Дева Мария рада за девочку и будет покровительствовать ей. А потом поговорил и с женихом, и на этом закончил обряд. А господин Кёршнер уже изрядно с утра выпив, прослезился и пошёл к Волкову обниматься. Волков, хоть и был абсолютно трезв, при всех прямо в соборе его обнимал, и называл «родственником». Так же он был ласков и госпожой Кларой Кёршнер. А вот Элеонора Августа фон Эшбахт была не так радушна, её мутило всю службу и обниматься с новыми родственниками она не собиралась, а лишь улыбалась насилу. После все стали садиться в кареты, хоть до ратуши было недалеко, протискиваться сквозь толпы народа, что заполонили все улицы, ни у кого желания не было. Да и сесть в карету, что подъехала к воротам кафедрального собора и то нелегко было. Тут же, на площади народу собралось огромное количество, тут же и пряники свадебные и свадебные хлебцы раздавали. А ещё путь для карет через толпу проложить надо. В общем работы для стражи было много.

В городе не было здания больше, чем ратуша, поэтому пир решили проводить там, а не в дворце Кёршнеров. В трёх каминах ратуши горело столь много дерева, что даже в огромном, продуваемом сквозняками зале была такая жара, что в шубе сидеть было совсем невозможно. И кажется, от жары господин Кёршнер ещё больше стал пьян и к тому же слезлив. И немудрено, сбылись его мечты и мечты его отца — справа от него сидел знаменитый воин с женой, причём жена воина была дочерью графа. А слева сам епископ, а за епископом и первый консул города. Также в зале были все члены совета. Все! Ну кроме разве что советника Фейлинга, которого на торжестве не желал видеть кавалер.

А завтра день ещё должен был начаться схватками и поединками.

На выезде из города, у западных ворот уже сколочена была арена с трибунами, с ложами для нобилитета и стоячими местами для голытьбы. И тридцать! Тридцать рыцарей и искусных воинов уже расставили свои палатки вокруг, чтобы завтра пешими и конными сражаться за призы турнира. За очень богатые призы турнира, который организован в честь свадьбы его сына. В честь внука человека, которого и не во всякий дом пускали. Разве тут не прослезишься? А ведь и вправду, ещё его отцу не всякий руку был готов протянуть. А тут вон как всё изменилось, все лучшие люди города на его пиру. А после завтра ещё и бал будет. И ко всему прочему, ещё и невеста сыну, как говорят пришлась весьма по душе. Ну как же тут не прослезиться от счастья? Как не выпить богатому купцу?

И не только купец был рад свадьбе. Волков тоже был доволен, все, ну почти все знатные и влиятельные люди города подходили его поздравлять, скорее его, чем новобрачных, хотя подарки, конечно, они дарили им. Но почтение выказывали всё-таки ему. Среди собравшихся были все те люди, что давали ему золото в долг. И ни один из них не справился об отдаче долга. Конечно, кавалер уже уплатил текущие проценты, которые были весьма существенны. Но приличная сумма, почти тысяча золотых, так и лежала в его сундуке. Это был его неприкосновенный запас. И про неё никто у него не спросил. Он сидел и в который раз слушал с благообразной улыбкой тост толстяка купца о счастье что, тот испытывает, беря столь приятную юную особу из столь славной фамилии к себе в семью.

Так и прибывая в хмельном благодушии, и слушая похвалы в свой адрес, он абсолютно случайно увидал, что в зал вошёл, в забрызганных грязью сапогах, старый солдат. Волков знал его в лицо, это был человек из роты Бертье. Стража на дверях даже не посмела его спросить о чём-либо. Солдат вошёл в жарко натопленный зал, стянул с головы каль, вытер им лицо и стал оглядываться по сторонам. У кавалера и хмель стал выветриваться понемногу. Он отставил кубок, что держал в руке и купца больше не слышал, он уже знал, кого ищут глаза солдата.