Онлайн книга «Совдетство»
|
– Импорт! – шепнула Лида. – Ах! – Почему – импорт? – У нас такие цвета не выпускают. С красителями проблема. Неужели возьмут? «Хорошо бы!» – подумал я, так как ненавижу новую одежду, особенно яркую, бросающуюся в глаза. Недомерок, очевидно, считал так же и смотрел на себя в зеркало с ужасом, а продавщица усмехалась его нелепому виду и притопывала от нетерпения ногой. Волосы у нее были неестественно-золотого цвета (как у Светки Комковой перед отъездом в Баку) и все в мелких завитушках. «Это сколько же папильоток надо накрутить, – мелькнуло у меня в голове. – С ума сойти!» – Не горбись, Масик! Шикарно! А рукава – это ничего – подвернем. – Куда вы их подвернете, дама? – вскинула тонкие брови продавщица. – В манжетах вся красота, они на резинке, видите! За них и платите. – А покороче у вас нет? – Нет. Берете? – Мы думаем. – Думайте быстрее, тут очередь… – продавщица кивнула на нас. – А покороче нет? – Повторяю: нет! – А подвезти не обещали? – Обещали. – Когда? – Завтра. – Мы придем к открытию. – Приходите! – Крашеная буквально выдернула куртку из рук мамаши и торопливо понесла в подсобное помещение. – Своим хочет отложить! – шепнула мне Лида и бросилась наперерез. – Одну минуточку, товарищ продавец, можно и нам тоже примерить? – Попробуйте, – поморщилась та и с раздражением протянула нам куртку. Почему они так не любят покупателей? Я вот недавно прочитал книжку «Приключения заморыша», про жизнь дореволюционного мальчика. Раньше продавцов в лавках называли приказчиками. А почему? Потому что они все время кланялись и спрашивали посетителей: «Чего прикажете-с?» Лида схватила куртку, помогла мне надеть и застыла от восторга, а я сразу затосковал. Повторяю: терпеть не могу новые вещи! В них чувствуешь себя так, словно на тебя надели дурацкий колпак. А попробуй выйти в обновке во двор: ребята сразу обсмеют. В раннем детстве для таких случаев даже специальная дразнилка имелась: «Воображала хвост поджала от немецкого кинжала!» Теперь же просто посмотрят с презрением и обзовут «стилягой», «пижоном» или «фраером». Нет ничего лучше старой, доброй, штопаной-перештопаной одежды! В ней, если лезешь в плиты, думаешь о том, как лучше спрятаться от «белых», забившись в щель, а не о том, что тебе будет за порванное или измазанное новье. – Как влитая! – ахнула Лида. Я, морщась, посмотрел в зеркало и увидел там человекообразного попугая отвратительно желтого цвета, да еще с прозеленью. – Неплохо! – благосклонно кивнула продавщица. – А сколько же стоит? – превозмогая ужас, спросила маман. – Двенадцать рублей шестьдесят копеек. – Ско-олько?! Почему же так дорого? – Импорт. Чехословакия. – Как на взрослого… – А разве он у вас маленький? Решайте! Последняя осталась. Отложили, но не пришли. – Последняя? Выписывайте! – чуть не плача, приказала Лида. Обычно она жутко колеблется, разглядывает облюбованную вещь, как болячку, страдает, уходит из магазина, потом возвращается. Для нее принять решение о покупке – это как совершить подвиг, это как броситься на вражий дзот! Но есть, есть одно волшебное слово, которое заставляет Лиду мгновенно выхватить кошелек и метнуться в кассу. Это слово – «последний». Ну а потом словно прорывается невидимая запруда и, если еще остались какие-то деньги, начинается настоящая эпидемия покупок. – А штанишек на мальчика у вас не найдется? – мечтательно спросила моя разрумянившаяся маман. – Вы о чем, девушка? Какие штанишки? У вас абсолютно взрослый ребенок. Женить впору. Есть одни техасы вашего роста, отечественные, но стильные. Мы даже сначала подумали: импорт! Кто-то выписал, но два часа уже прошли. – Несите! Кудлатая сбегала и вернулась с брюками неестественно изумрудного цвета, да еще простроченными желтой ниткой. – Вы поняли? – со значением спросила продавщица. – Еще бы! – Лида даже пошатнулась, как от второго фужера шампанского. – Видите, как строчка подходит? Комплект! – Невероятно! – закивала моя безумная мамаша, гладя желтую строчку: ее щеки покрылись клубничным румянцем восторга. – Мерь немедленно! – мужественно глянув на ценник, приказала она. Я зашел в кабинку, снял свои любимые, видавшие виды техасы и с ненавистью надел эти жуткие, как у интервентов, портки. В зеркале возник все тот же человекообразный попугай, но теперь еще и с зелеными ногами. Господи, так издеваться над советским ребенком! Но я знал свою мать как облупленную, знал, за что страдаю, поэтому вышел из кабинки с вежливо-покорным лицом, как у манекена на витрине. – Какой у вас сын дисциплинированный, – польстила продавщица. – Тут некоторые такие припадки с истериками закатывают! – Потрясающе! – всплеснула руками Лида. – Вот спасибо! Вас как зовут? – Нина. – Меня – Лида. Ниночка, сюда бы еще рубашечку веселенькую… – Есть! – воскликнула кудлатая, впадая в азарт, похожий на тот, который охватывает, когда играешь в кости на пистоли. Нина тоже увлеклась превращением обычного отечественного ребенка в какого-то малолетнего иностранца. Она куда-то сбегала и принесла рубашку цвета вчерашнего какао, но не в клетку и не в полоску, как у нормальных людей, а испещренную разноцветными квадратами, треугольниками, ромбами, будто это – учебник геометрии Киселева. – Абстракция. Последний писк западной моды! – Вижу! – сомлела секретарь партбюро Маргаринового завода. – С длинными рукавами нет, только с короткими. Зато расцветка интересная. Прибалтика шьет. – Да, Рига – почти заграница. – Вы были в Риге? – Приходилось. По работе. И хорошо, что с короткими. Мы едем на юг! – Счастливые, – вздохнула продавщица. – Ну-ка, примерь! Как тебя зовут? – Юра… – Померь, Юра! Все девчонки твои будут. Я снова пошел в кабинку, сердито думая о том, зачем мне «все девчонки» и что я буду делать с ними, если с одной Шурой Казаковой уже запутался: она то хохочет, то плачет, то дает ни с того ни с сего пощечину… Рубашка была впору, но в сочетании с курткой и штанами превратила меня в окончательного Дуремара. Когда я вышел из кабинки, Лида и Нина буквально застонали от восторга. – Прямо сейчас на показ мод! Пьер Карден! – причитала продавщица. |