Книга Феникс. Возродиться из пепла, страница 43 – Бекки Чейз

Разочарование и неуверенность в себе давят сильнее стен. Чтобы настроиться на рабочий лад, я поднимаюсь на крышу, и с удивлением обнаруживаю там Ферцану — сидя на краю, она задумчиво смотрит вдаль на пушистые облака, простирающиеся до самого горизонта.

— А как же «Чертог»? — не дожидаясь приглашения, я пристраиваюсь рядом.

— Зепар заявил, что там скука смертная, и улетел веселиться в Дит, — с грустью улыбается она. —  А я просто решила побыть одна.

— Прости, — я порываюсь встать. — Не буду мешать…

— Ты никогда не мешаешь, — Ферцана удерживает меня за руку. — Наоборот, вселяешь надежду. 

Некоторое время мы молча наблюдаем, как бликуют лучи на водной глади реки. От нахлынувшего спокойствия хочется плакать. С Ферцаной необъяснимо легко — она поддерживает одним присутствием, без слов. Как свет солнца, который ничего не просит взамен, а просто согревает.

— Почему ты не полетела с Зепаром? — вырывается у меня.

Я чувствую укол совести — бестактно лезть в чужую душу — но Ферцана не задумывается над ответом:

— Родители не приветствуют частые визиты в ад, и мы с Фариэлем стараемся не искушать судьбу.

Придвинувшись ближе, я стискиваю ее предплечье:

— Откуда в тебе столько смирения?

— Ты всерьез считаешь ее достоинством? — горько усмехается она и, вздохнув, добавляет: — Это мое наказание за гордыню.

— Как добродетель может быть наказанием? — недоумеваю я.

Притянув колено к груди, Ферцана обхватывает его ладонями:

— Когда-то я решила, что могу наставить брата на путь истинный. Упрекала в греховной связи, вместо того, чтобы понять и принять… и самоуверенно сочла себя сильной, чтобы порицать Зепара. Я пришла к нему, желая пристыдить, а он…

А Зепар продемонстрировал мастерство искусителя.

— Теперь я и сама познала грех. Вину искупит лишь смирение.

Мне хочется утешить Ферцану, но я не знаю, как — их отношения безнадежны. Да и нужно ли ей мое утешение?

Легкий ветерок колышет наши волосы. Машинально подцепив пушистый локон, она наматывает его на палец и отрешенно смотрит на нависшее над рекой облако.

— Я знаю, что у нас нет будущего. Только встречи украдкой с извечной оглядкой по сторонам. Нам даже двойственный союз не заключить!

— Двойственный... это как брачный? — уточняю я, изобразив живой интерес.

Неведение лишь повод. На самом деле меня мало волнуют юридические аспекты, просто пытаюсь сменить болезненную тему.

— Нет, брачный невозможен в смешанных парах, — Ферцана позволяет увести разговор в сторону, пустившись в долгие объяснения: — До смутных времен ангелы и демоны вступали в двойственные союзы, чтобы вынесение приговора на небесных судах не затягивалось на целую вечность. Например, если закон нарушил кто-то из высших чинов…

—  Архангел или архидемон? — перебиваю я.

—  Темный престол или серафим, неважно. На суде небеса становились на сторону ангелов, ад — на сторону демонов, и решение могли оспаривать годами из-за равного количества представителей с обеих сторон в жюри.

— Как у присяжных?

— Да, у смертных схожая система, — кивает Ферцана. — Но она несовершенна, поэтому бессмертные создали «союзников». Их голос был един и не опирался на сторону, к которой они принадлежат.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— То есть от них зависел исход дела?

— Да. И главный смысл в том, что лишь единые во всем могут принять общее решение. Поэтому на состоящих в союзе не распространяется запрет Близости. 

— Едины… душой и телом, — бормочу я, осознав, как тонка грань между запретом и одобрением.

И как лицемерно звучат слова Визария об искуплении вины за мое «преступное влечение».

— Но древняя война внесла коррективы, — Ферцана заправляет скрученную прядь за ухо. — И после смутных времен союзы упразднили.

Потому что у единства тел есть весьма специфичное последствие.

— Из-за риска рождения двукровных, — кивает она, подтверждая догадку.

— Не сдавайся, — подбадриваю я. — Ты еще встретишь своего ангела.

Ферцана снисходительно улыбается, и мы обе понимаем, что скрывается за этим молчанием.  Ей не нужен ангел, потому что сердце навсегда занято демоном.

Выставив одну ногу вперед, я медленно замахиваюсь, стараясь не вращать запястьем. Клинок лежит ровно по диагонали ладони, пальцы мягко сжимают металл — все как в главе «Основные техники метания» — но бросок выходит смазанным. Не хватает половины оборота. Я снова попадаю рукоятью по мишени, и кинжал отлетает в сторону. За несколько часов я так и не научилась ни находить центр тяжести, ни правильно перехватывать лезвие.

Выругавшись, я принимаюсь перечитывать руководство по подготовке.

— Убедитесь, что кинжал сбалансирован… Да если бы я еще понимала, как! — я в сердцах отбрасываю книгу и прячу лицо в ладонях.

Без Люцифера эффективность занятий стремится к нулю, но я не могу сидеть без дела. Уж лучше тренироваться одной, чем запереться в спальне и жалеть себя. Глубоко вздохнув, я собираюсь с силами и поднимаю кинжал.

Я не сдамся! У меня получится.

— Хуже убогой техники может быть лишь ее многократное воплощение в жизнь, — скрестив руки, Люцифер наблюдает за мной с порога.

— Ты… здесь? — я нервно стискиваю холодную рукоять.

Неужели он передумал и возобновит занятия? Я ведь так не поговорила с Визарием — его нет в замке, с тех пор как было озвучено предложение сменить сторону.

— В отличие от тебя я здесь по праву, — губы кривятся в знакомой гримасе.

Не передумал. И пришел позлорадствовать.

— А вот необращенные могут посещать ад лишь в сопровождении наставника, — Люцифер с сарказмом цитирует устав академии.

Я ловлю себя на мысли, что мне хочется ему врезать — это как защитная реакция, когда заканчиваются аргументы. Он снова пробуждает темные порывы души, но я упрямо пытаюсь сохранить видимость вежливости: