Онлайн книга «Дела человеческие»
|
– И вы заставили меня ждать столько времени, чтобы это сообщить? – возмутился Жан. – Она, знаете ли, лежала на полу, без сознания, и никто к ней не подошел. Это недопустимо. Вы знаете, кто эта женщина? Знаменитая журналистка. – Мы одинаково заботимся обо всех наших пациентах. Жан заявил, что намерен перевезти ее в Американский госпиталь. Заведующий произнес с натянутой усмешкой: – Если государственная больница вам не по вкусу, воля ваша, можете увозить. Но советую вам для начала поговорить с вашей подругой и узнать, чего хочет она сама. Жан спросил, может ли он побыть с ней несколько минут, и врач разрешил «в виде исключения». Когда Жан вошел в палату, то обнаружил, что Франсуаза уже лежит на кровати; она тихо плакала и пребывала в состоянии полной беззащитности. Он присел на край кровати, взял ее за руку: – Я здесь, милая. Она не ответила и вытерла слезы, избегая его взгляда. Он покрыл поцелуями ее руку, прижал к своей щеке: – Что произошло? – Ничего. Ничего не произошло, мне просто стало плохо, и все, я упала и описалась, такое иногда случается. Он ее не узнавал. – Я спрашиваю о том, что ты пыталась с собой сделать… Это из-за меня? Из-за того, что я тебе сказал? – Жан, перестань считать себя центром вселенной. Я хотела покончить с собой не из-за тебя. С тех пор как сын пытался наложить на себя руки, Жан был не способен без содрогания произносить слово «самоубийство». – Так почему тогда? Скажи, дорогая. – Я больна, Жан. Еще слишком рано говорить о болезни Альцгеймера, но у нее налицо все симптомы: провалы в памяти, сбивчивая речь – Жан понимал, что это означает и что предвещает. – Я пошла на консультацию, потому что у меня были нарушения памяти. – И что сказали врачи? – Мне провели обследование и получили точный ответ. Кроме МРТ, мне сделали еще люмбальную пункцию, и маркеры подтвердили диагноз, так что мне конец, Жан. Она не хочет терять рассудок, терять память, не желает ждать физического и интеллектуального распада. Она начнет незамедлительно готовиться к эвтаназии в Швейцарии, и он должен ей помочь. – Ты не имеешь права просить меня ни о чем подобном. Он произнес эти слова жестко, безапелляционно. Она опустила глаза. Он смягчился и продолжал: – Почему ты мне ничего не сказала? – Ты терпеть не можешь болезни. – Как ты себя чувствуешь? – По большей части хорошо, делаю вид, будто все в полном порядке, а потом вдруг – замыкание. Вот и о том материале в газете я тебя не предупредила, потому что забыла. И она снова тихо заплакала. – Ты выйдешь отсюда, я сам о тебе позабочусь, мы будем жить вместе. – Это невозможно. Ты забыл, что женат? – Я уйду от Клер. – Именно теперь? Чего ради? Хочешь, чтобы тебя причислили к лику святых? Зачем тебе это понадобилось после стольких лет? – Затем, что я люблю тебя. – И в конце концов задушишь меня, как Альтюссер [23], потому что больше не сможешь меня выносить. – Не говори ерунду. Жан засомневался в том, что ему удастся реализовать все то, о чем он говорил, но это вырвалось у него само собой, так что отступать было поздно. – Я сам всем займусь, ты только не противься. Франсуаза с нежностью посмотрела на него. Сейчас она походила на маленькую послушную девочку – она, настоящий боец, бесстрашная журналистка, которой всегда руководила только любовь к своему делу. Она побывала во многих горячих точках, но самый сильный страх испытала здесь, в этой больничной палате. – Ты сказала кому-нибудь в газете? – Нет. – Надо будет организовать твой уход. – Каждый день я боюсь допустить ошибку, проверяю все по двадцать, по тридцать раз. Меня всю начинает трясти, как только я слышу о фейковых новостях. – Я позвоню своему адвокату, он все устроит наилучшим образом. Ты уйдешь как полагается. – Невозможно уйти «как полагается», если так любишь свою газету. – Скажем так, ты с честью выйдешь из положения. С королевским достоинством. – И ты поможешь мне уехать в Швейцарию. И позаботишься о Клоде. – Зачем об этом говорить? – Этим начинают заниматься заранее, за год-два или даже больше. Если ты меня любишь, то должен помочь мне умереть. Вот, возьми бумаги в ящике. – Нет. – Возьми. Пожалуйста. Жан сморщился и медленно выдвинул ящик. В нем лежал буклет некоего учреждения, организующего эвтаназию в Швейцарии. Он взял брошюрку и положил в карман: – Не знаю, готов ли я к такому… – Знаешь, что мне как-то раз сказал один парижский издатель? Столкнувшись со старостью, женщина превращается в живой труп. Я тогда решила, что он женоненавистник. Его слова были жестоки, но это правда. Жан снова поморщился. Он не любил рассуждений о возрасте и деградации. Он был уверен в том, что нужно бороться и что в этой борьбе женщины и мужчины равны. Он наклонился к Франсуазе и поцеловал ее в лоб: – Я люблю тебя, Франсуаза. Люблю тебя такой, какая ты есть. Ты величайшая журналистка в мире, и ты женщина всей моей жизни. – Я тоже тебя люблю. Она страстно любила мужчину, в котором воплотилось все то, что она ненавидела в людях. Непостижимая тайна. – До свидания, любимый, – произнесла она, потом насмешливо добавила: – В тот день, когда я назову тебя папой, убей меня. Жан пошатываясь вышел из палаты; он испытывал чувство безграничного одиночества. Механически открыл твиттер, зашел на свою страницу: пятьсот сорок три ретвита, приятная неожиданность. На обратном пути, сидя в такси, он попытался сосредоточиться и стал кое-что записывать, готовясь к завтрашнему интервью: у него в гостях будет один из самых известных судей, ведущий процессы по обвинениям в терроризме, и он его спросит, правда ли, что Франция находится в состоянии войны. Он приехал на канал с опозданием, Жаклин уже отправила ему десяток сообщений. Войдя, он сразу обнаружил, что Китри Валуа нет на месте. Обычно она сидела у самого входа, за временным рабочим столом, разложив на нем свои вещи: инжирную ароматическую свечу, разноцветный блокнот и красные записные книжки. Жан спросил у Жаклин, куда подевалась «девочка-стажерка», она ответила, что утром та сообщила, что увольняется. Позвонила, «совершенно растерянная», и заявила, что у нее «серьезные личные проблемы». |