Книга Калигула, страница 110 – Мария Грация Сильято

— А почему обелиск?

— Интересно, почему ты спрашиваешь? — обернулся к нему уже накачавшийся вином Сатурнин, размахивая своим кодексом. — Кого ты собираешься защищать? Кто твои тайные друзья?

Кто был рядом, увидели, что кроме памятников в его книжечке перечислены имена: это было не только уничтожение прошлого, но ещё и чистка. Все испугались, и никто не посмел возразить.

Но неожиданно вмешался Азиатик:

— Обелиск не надо. Пусть остаётся. Это символ подавления Египетского бунта. И Август тоже, помните, установил памятник. Но поменьше...

Сатурнина обескуражила твёрдость Азиатика, но он быстро нашёл другую цель:

— Баржа, на которой привезли этот обелиск из Египта, не может оставаться близ Рима, Это колдовство. Наполним её камнями, потопим!

Словно бросая собаке кость, Азиатик не стал возражать:

— Потопим.

Но он согласился так поспешно, поскольку ему пришло на ум, что эта длиннющая баржа может послужить кое-чему, чего пока никто не предвидел.

Потом её оттащат в новый порт в Остии — будущий порт Клавдий — и там утопят, чтобы укрепить мол. В тех краях Азиатик владел землями, которые от нового порта значительно повысились в цене.

Сатурнин продолжал бушевать, размахивая своим кодексом.

— Этот египетский храм, эта отрава в сердце Рима! Когда прохожу мимо, я содрогаюсь. Бросим всё в реку!.. В дни Юлия Цезаря тоже был храм Исиды, и какой страх он сеял среди римлян! Помните, как консулу Эмилию Павлу пришлось самому взобраться на крышу и собственными руками рубить её топором, пока снизу кричали, что египетские маги вызовут молнию, чтобы поразить его?

Он ещё выпил и закричал:

— Но крыша рухнула. А этот, — никто из них не называл императора, — этот построил храм впятеро больше. И мы разрушим его до последнего камня. Римляне проснутся и ничего не найдут на том месте, где видели его раньше.

Его разрушительная ярость заражала других. Азиатик предвидел, что разорение храма Исиды в сердце Рима толкнёт римский плебс в водоворот бесчинств, вызванных нетерпимостью и предрассудками, — то есть на весьма полезные дела. И с благодушной улыбкой выразил согласие.

Люди действительно начали жечь древние папирусы, опустошать залы, опрокидывать статуи, сбрасывать в реку трупы жрецов вместе с культовыми принадлежностями.

А Сатурнин сказал:

— Помещение, где египетские жрецы дымили своими ядовитыми благовониями, этот алтарь из бронзы и золота с мудрёными знаками, — всё это ужасная магия. Нужно скорее взять его, разбить на мелкие кусочки, расплавить в печи, пока кто-нибудь не припрятал...

Он пил и посматривал в свои записи.

— Эта его несчастная речь в первый день, которой все вы даже аплодировали, и мы по глупости выставили её на плите на Капитолии...

Азиатик успокоил его:

— Пошлём туда четырёх рабочих с кувалдами. Они быстро превратят эту плиту в пыль.

Тут вмешался интриган Анний Винициан, который после крушения неуклюжего заговора в Галлии скрывал своё злобное разочарование:

— Главное, не нужно забывать про записи, дневники, книги. Заберём их из библиотек, изымем из лавок вроде той, что близ храма Мира. И всё нужно сжечь.

Азиатик горячо одобрил его слова:

— Это важнее, чем сбросить плиты.

Он поискал глазами писателя Кливия Руфа и сладким голосом сказал ему:

— А ты, Кливий, любишь писать, и у тебя есть время на это, так, пожалуйста, напиши. Через несколько лет не останется никого, кто бы рассказал, как мы натерпелись от его злоупотреблений и произвола. А если, как говорит Сенека, в какой-нибудь библиотеке найдут твоё повествование, будущие историки скажут: «Это настоящий свидетель, он сам находился там в эти дни». И все узнают, как мы спасли Рим.

Тут Сатурнин оторвался от своих записей и закричал заплетающимся от вина языком:

— А эти его огромные корабли на озере Неморенсис, эти колдовские строения, что двигаются без вёсел и парусов, памятник разрушения империи!..

Азиатик без колебаний согласился:

— Пошлём туда охрану. Никто не сможет приблизиться. И всё быстро выбросим — статуи, культовые принадлежности, утопим жрецов, заполним корпуса камнями, сделаем пробоины: пусть идёт ко дну.

Этот сенатор Азиатик умел говорить немногословно, но выразительно, и все заметили, как на сей раз он в злобе опустился до подробностей.

— Этого архитектора скоро выгонят из Мизен, а там посмотрим, что с ним делать.

Азиатик дальновидно предполагал, что крепкие корабли ца воде — это не только памятник: они также поддерживали мечту. Пока он говорил, перед ним показался сенатор Марк Ваниций, который сам вынашивал схожие проекты, — умный союзник в стремлении к власти, грозный противник в её дележе.

Ваниций с присущим ему высокомерием вмешался:

— Ты говоришь, как очистить дом, но мы забываем закрыть двери.

Его сторонники засмеялись, и сенатор Азиатик подумал, что зря они смеются, так как этим выдают себя. Но это были проблемы будущего, а пока Марк Ваниций продолжал:

— Восточные границы империи были разорваны в клочья, а мы не занимаемся этим...

Азиатик спокойно ответил:

— Советую вам, учитывая, что мы объединились, сейчас же решить, кого пошлём с приказом. Предлагаю Луция Марса. Я долго разговаривал с ним. Это железный человек, он из марсиканских горцев, двадцать пять лет в легионах. Предлагаю отправить его тайно сейчас же. А когда настанет момент, все обнаружат, что он уже в Антиохии.

Толпа выслушала его, и предложение тут же приняли. Кое-кто подумал об идущих в руки должностях, о возвращении земель и огромной, неподотчётной власти.

Азиатик сказал:

— Вот что сделаем: этому Полемону, литератору, которого сейчас зовут понтийским царём, позволим выбрать самому, куда отправиться в изгнание, чтобы в тишине писать стихи.

Все засмеялись, и, постепенно расслабившись, один за другим, люди развалились на ложах в триклинии, стали есть куропаток с оливками и пить вино. Но на изысканном обеде не слышалось болтовни — здесь принимались суровые стратегические решения.

Полемон, царь-стихотворец, действительно будет изгнан за границу. О себе он оставит эпиграмму, скрытую меж страниц «Палатинской антологии»: «Смотри, этот череп был высочайшей крепостью души, оболочкой ума, который убили. Он говорит тебе: пей, веселись, укрась себя цветами. Потому, что ты тоже станешь пустой оболочкой, и очень скоро».

Валерий Азиатик поднял кубок.

— Этим набатейским арабам, что один за другим берут себе имя Харифат, царям тех мест, — хватит им давить на наши границы, всех выгоним обратно в пустыню. Там, в пустыне, много места.