Книга Последний солдат, страница 84 – Алекс Шу

– Леха, в туалете на втором этаже Недельский, Лесенко и Поляков курят и младшеклассников шмонают, – взволнованно сообщил Амосов. – Танькин брат сопротивлялся, так они ему нос разбили.

– Сволочи, я им головы оторву, – шипит девятиклассница. Ее глаза мечут молнии. Ребенок сморкается, выбрасывая на платок очередные сгустки крови.

«Суки». – В глубине души поднимается и нарастает как снежный ком бешеная ярость, готовая в любой момент выплеснуться наружу. Я далеко не ангел, но ненавижу, когда подонки бьют маленьких и слабых.

– Так, Паша, зови Мансура и Смирнова, а мы пока с Ваней пойдем с этими уродами поговорим.

– Давно пора, – кивает Волков. Его мрачный взгляд не сулит сявкам ничего хорошего.

– Вы тоже с нами, – предупреждаю брата и сестру. – Тань, как твоего братца зовут?

– Михаил, – с достоинством отвечает девочка.

– М-м-миша, – одновременно с сестрой подает голос ребенок, пытаясь сдержать очередное рыдание.

– Держи себя в руках, Миша, – наклоняюсь к пострадавшему пацану. – Ты же мужчина. Сейчас мы пойдем и накажем твоих обидчиков. Ты готов их показать и рассказать, как все было?

– Готов, – паренек затихает и исподлобья смотрит на меня. Забираю у него платок, аккуратно промокаю разбитый нос, убирая подсохшие красные разводы над губой. Кровь уже перестала течь. Платок сразу же отбирает и засовывает себе в карман сестренка.

– Вот и отлично. Пошли, – протягиваю пареньку ладонь.

Пашка убегает звать Мансура и Смирнова. Ребенок бодро шагает со мной по затертому паркету. С другой стороны его держит за руку насупленная Татьяна. Чуть позади нас идет Ваня с решительным выражением лица. Встречающиеся по дороге школьники с любопытством смотрят на нас. Спускаемся на второй этаж. Возле серой двери мужского туалета останавливаемся.

– Таня, подожди нас здесь, – прошу девятиклассницу, – мы сами разберемся. Все будет нормально.

Девчонка хочет что-то сказать, открывает рот, но потом передумывает.

– Хорошо, – кивает она, – только я вот тут стоять буду и с места не сдвинусь, пока вы оттуда не выйдете.

Передаю руку ребенка Ване, вдыхаю, настраиваясь на боевой ритм, и резко рву закрытую дверь на себя. Разбухшая от времени и влаги древесина противно стонет, соприкасаясь с плиткой.

Быстрым шагом захожу в туалет. Грязный заплеванный пол со свежими сплющенными окурками. Лесенко и Поляков с перекошенным испугом лицами вскакивают с подоконника. В их пальцах тлеют горящие огоньки сигарет. Стоящий ко мне спиной Недельский оборачивается, пряча руку с папиросой «Беломорканала» за спину.

– Шелестов? – вырывается у него. Лесенко и Поляков, узнав меня, расслабляются. На их лицах появляются наглые ухмылки.

Вперед выходят Ваня с Мишей.

– Ну-ка, Михаил, расскажи, что тут происходило, – поворачиваюсь к малышу.

Я в туалет зашел, а тут эти, – шмыгает носом ребенок, – курят.

Школьник замолкает. Под наглыми взглядами сявок он съеживается и опускает голову, рассматривая поцарапанную плитку на полу.

Поднимаю ладонью его подбородок:

– Миша, не бойся, говори, как есть, мы разберемся.

– Они спрашивают: «Деньги есть?» – хмуро бубнит парень, – а я им: «Нету». Вот этот, – палец школьника утыкается в улыбающегося Недельского, – говорит: «Не ври, выворачивай карманы, мелкота». Я отказался.

Паренек замолчал.

– Продолжай, Миша, не робей, – подбадривает его Ваня.

– Ну он меня того, ударил, нос разбил, – на последней фразе голос ребенка дрогнул, – карманы вывернули, тридцать копеек забрали.

– Понятно, – мой голос холоден как лед.

– Ну, и чего ты нам сделаешь? – улыбается Недельский. – В ментовку побежишь?

Дверь снова с протяжным скрежетом распахивается, и ухмылка с физиономии Антона пропадает. За моими плечами вырастают внушительные фигуры Мансурова и Смирнова. Сзади маячит веснушчатое лицо запыхавшегося Пашки, подпершего спиной захлопнувшуюся дверь.

– Нет. Не побегу, – усмехаюсь я. – Зачем? Сами вас воспитывать будем.

– Ты чего? – подает голос Лесенко. – Вообще оборзел, Шелестов? Смотри, и не таким рога отшибали.

Молчу. С этими уродами дебаты бессмысленны. Они понимают и уважают только силу.

Резко бью костяшками левой в солнечное сплетение Недельскому. Сявка охает и сгибается пополам. Ладонью захватываю запястье Лесенко и с силой сдергиваю его с подоконника. Он с грохотом шлепается на пол, как лягушка, раскорячив в разные стороны руки и ноги, получает удар ногой по бедру от Волкова и трамбует животом плитку. Быстро выдвинувшийся вперед Мансуров коротким левым боковым сшибает Полякова как кеглю.

Ударом ладони по затылку отправляю Антона на пол, к остальным сявкам.

– Ах ты, сука, – стонет Недельский, но болезненный тычок ногой по почкам заставляет его заткнуться.

– Бить детей и забирать у них деньги может только говно, – сообщаю скрюченному на полу Антону, – сейчас мы отправим тебя в родную среду.

Подхватываю сявку под мышку, поднимая его.

– Давайте, Ваня и Серега, подключайтесь, Мансур, посмотри за этими, пусть лежат смирно, – командую я.

Боксер кивает, Смирнов и Волков послушно хватают Недельского.

Антон упирается, но мы волочим его к белому кружку параши.

Моя рука упирается в его затылок, заставляя голову нагибаться вниз, прямо в вонючее и запачканное коричневыми потеками очко.

– Не надо, пожалуйста, я больше не буду, – дрожащим голосом умоляет Недельский. И куда только подевались его наглость и самодовольство?

– Отвечаешь за свои слова? – уточняю я, продолжая направлять его башку в загаженную ямку параши.

– Отвечаю, гадом буду, – хрипит Недельский, – я завязал. Пидором буду, если еще кого-то трону.

– Ладно, поверю тебе на первый раз, отпустите его, ребята.

Смирнов и Волков разжимают руки. Антона трясет мелкой дрожью. Его грудь ходит ходуном, с шумом вбирая в себя воздух.

– Давай обратно, – тычком направляю его в соседнее помещение, к распростертым на полу дружкам.

Там картина все та же. Лесенко и Поляков глотают пыль, вытирая собою грязь. Между ними с видом надзирателя стоит Тимур. Дверь по-прежнему подбирает спиной Пашка. Рядом с ним привалился к стене Миша. В глазах ребенка светится нескрываемое удовольствие.

– Отдохнули? – интересуюсь я.

Сявки что-то неразборчиво мычат в ответ.

– Можете встать, – милостиво разрешаю я.

Лесенко и Поляков медленно поднимаются и оттряхиваются, прожигая меня ненавидящими взглядами. Поляк щупает ладонью челюсть и кривится. Больно? А ты как думал?!