Книга Обвиняется в измене, страница 74 – Айя Субботина

Но есть еще и третья.

И она, блин, моя!

Держится за «уши» огромного фитнес-бола и скачет на нем, словно это не предродовая, а детская комната, куда ее сдали на порезвиться. И не скажешь, что у нее спину ломит, хвост, блин, отваливается. Ни намека на страх и панику. У нее тут веселье в полном разгаре. И если я что-то знаю о своем Одуване, то хрен она уйдет отсюда без этого мяча.

Потому что, как бы я не злился на ее выходки и наивность, и иногда откровенные детские сопли и вату в голове, я свою малолетку балую похлеще, чем ее баловал родной отец. И возможно поэтому мы с Лариным сделали аж целый шаг к примирению — обменялись сообщениями час назад: я написал, что он скоро станет дедом Вани, а он написал в ответ: «Ёб твою мать: Еду!»

В общем, тесть у меня тот еще мировой мужик.

Через пару лет начнем пожимать друг другу руки.

А когда Ванька получит свой первый пояс по какому-нибудь карате, может быть, даже выпьем мировую.

— Одуван, ты не охренела ли? — не стесняясь посторонних, спрашиваю я. — Кто рожать будет? Я?

Она видит меня, радостно кивает... и скачет себе дальше, как будто у нее не ребенок в животе, а так, вздутие после острого. Мысленно громко ругаюсь, но вспоминаю, что она у меня та еще трусиха и, скорее всего, именно оттуда растут ноги ее странного поведения. Так что просто иду за ней, изображая большего и сильного... ну, допустим, медведя.

Спокойно, Денис это просто роды.

— У меня все в порядке, - радуется Одуван. — Мне еще рано рожать. Еще целых две недели. И не смотри на меня так, тиранище. Мы с сыном уже обо всем договорились.

— Я тут поговорил с Юлией Витальевной, Одуван. И она абсолютно уверена, что рожать ты будешь сегодня.

— Это все перестраховки, - весело подпрыгивает Одуван, пытаясь сделать вид, что эй совсем не ломит спину. — Еще две недели.

Узы, как бы мне ни хотелось и дальше делать вид, что я само терпение и понимание, здесь особенный случай. Приходится выйти вперед и встать у Одувана на пути. И даже рыкнуть, чтобы она не вздумала совершить обходной маневр.

— Соня, мы идем рожать. Попрыгаешь потом.

— Я боюсь! — наконец, признается она.

Вообще-то, у меня тоже одно место сжимается, потому что она у меня мелкая и болезненная, а живот вон какой большой. Я до сих пор не представляю, как в ней помещается мой пацан, но судя по всему, ему там уже тесно.

— Еще рано, — шепотом говорит Соня, и в поисках поддержки тянется ко мне, но вдруг очень сильно морщит нос, жмурится и укладывает руки на поясницу. — Он же еще маленький совсем.

Рано не рано, а рожать пора.

И хоте я отбивался от своего прямо участия как мог — ну не хотел я видеть как моя жена страдает и мучается! — но, видимо, от судьбы не уйдешь.

Но когда мы, спустя три или четыре часа, все-таки становимся счастливыми родителями карапуза со смешными мышиными глазами и расплющенным носом, я чувствую себя так, словно это не Соня отмучилась одна за всю нашу теперь уже семью, а я в одиночку перевыполнил план годовой рождаемости по стране. Видел в интернете кучу мемов о том, что мужики на родах плачут, просят сделать им обезболивающее и даже падают в обморок, но не думал, что впечатлюсь настолько, что чуть не стану участником всего этого.

— Папаша, держите сына - протягивает мне орущий красный кулек веселая акушерка, и громко хмыкает, когда я беру его дрожащими руками, — Поздравляю.

— Ага, - тупо отвечаю я, разглядывая ребенка, словно мне только что вручили результат Розуэлльского инцидента.

Мой сын стоил того, чтобы ради него перестать бегать от отцовства.

— Он на тебя похож, - сонно бормочет Одуван, и я останавливаюсь напротив зеркала.

Смотрю на себя.

На сына.

Снова на себя и на блаженно дремлющую Соню.

Да черта с два эта красная личинка похожа на моих породистых предков.

Весь в деда Ивана.

КОНЕЦ