Книга Дрожь, страница 44 – Якуб Малецкий

Единственной проблемой были мозоли. На больших пальцах. Крупные, как монета. Себек прокусывал их, но на следующий день они все равно опять вскакивали.

* * *

Слово состояло из восьми букв и было написано отчетливо, но тем не менее казалось, с ним что-то не так, что его напечатали по ошибке, что это недоразумение, ведь оно не вязалось. Не вязалось с теплым чаем, который Эмилия отпивала маленькими глотками, с мягким креслом, в котором сидела, и с перепачканным мячом, лежавшим в прихожей. Эмилия прочла еще раз. И еще. Оно там было. Щерилось восемью буквами, усмехалось, будто хотело сказать что-нибудь вроде: «Ку-ку, я тут!» или «Я тебя съем!».

Лейкемия.

Да, люди болеют лейкемией, она слышала об этом не раз, что он или она болеет, а кто-то даже умер, разумеется, – но ведь не она, как это, она же ничего не сделала, с какой стати она должна болеть лейкемией? Правда, уже несколько лет у нее случались эти тяжелые утра, трудные дни, общая слабость. Но у кого их не бывает? Почему сразу лейкемия?

Она снова изучила бумагу.

Ладно. Так тому и быть. Пойдет на химиотерапию. Пойдет и выздоровеет – кто-то же должен заниматься Себеком. После химии не всегда умирают. Ну походит какое-то время в шляпе. У нее есть красивая, мама когда-то подарила, то, что надо.

Два месяца спустя она лежала в больнице, а по ее сосудам тек яд, убивающий раковые клетки и все остальное, что встречается на пути. Эмилии казалось, что ее демонтировали, разобрали на части, а потом собрали заново – как попало, на скорую руку. Печень, желудок и почки не подходили друг другу, мышцы не хотели держаться на костях, легкие отяжелели, а сердце с трудом приводило в движение всю эту разрегулированную машинерию.

Она не облысела. По несколько раз на дню зажимала двумя пальцами тонкую прядь волос и осторожно тянула. Вспоминала тот день, когда играла в войнушку с тетей Пызяк, а в тумбочке взорвалась граната. Лежать в огне и вдыхать запах собственного горящего тела – даже это не могло сравниться с тем, что она чувствовала, проверяя, не останутся ли волосы в руке.

В больнице ей все время снился один и тот же сон. Виктор был жив. Он ходил по квартире и повторял, что не верит, что это невозможно. Подхватывал ее, и они танцевальным шагом следовали через гостиную в кухню. Ее смех будто раззадоривал его. Он кружился, выгибался и подскакивал. Под конец обнимал ее, и они в тишине медленно покачивались, переступая с ноги на ногу. Вокруг них вились обрывки непонятно чего, а в голове звучал гул реки, складывавшийся из голосов других пациентов. Тогда она пробуждалась, тяжело переворачивалась на другой бок и тут же засыпала. Видела, как он ходит по квартире, а потом они начинали танцевать…

Домой вернулась меньше, чем через неделю. В зеркальном отражении в прихожей увидела посиневшую кожу, выступающие скулы и глаза напуганного зверя. Никогда в жизни она не предполагала, что может быть настолько больна, ведь раньше люди не лежали в больницах, не болели раком, раньше всего этого не было. Откуда оно взялось?

– Почему тебя здесь нет, Виктор, черт возьми, ты должен здесь и сейчас быть со мной, – простонало привидение в зеркале, но ответа не последовало.

* * *

Еда стоила денег. Лекарства стоили денег. Себек стоил денег.

Единственным выходом представлялась продажа голубого пожирателя сбережений. Вначале Эмилия обсудила идею с матерью, не имевшей, как можно было догадаться, совсем ничего против, однако то был несложный разговор. Теперь нужно было поставить в известность пана Витека.

– Пан Витек, мы можем поговорить? – спросила она однажды утром, открывая дверь «Фиата».

– Что-о-о? – охнул он.

– Нам надо поговорить.

– Сейчас, уже выхожу.

Он выполз из машины, сгорбленный, растрепанный. Растирал ладони.

– Пан Витек, простите, но мне придется продать машину. Надеюсь, вы не рассердитесь.

Он пару секунд переваривал услышанное. Потом поковырял языком в зубах. Наконец произнес:

– Ну что ж, не буду скрывать, это чуточку усложнит мне жизнь, но, в принципе, весна идет, как-нибудь переживу, наверно. Только где я найду такой прекрасный вид для утреннего пробуждения?

– Прекрасный? – Она обвела глазами двор: серые стены, потрескавшаяся штукатурка.

– Ну конечно. Ваше лицо за стеклом и это тихонькое тук-тук-тук. Словно в раю просыпаешься.

– Пан Витек, вы со мной флиртуете.

– Это правда, немного флиртую.

– Прекратите, пожалуйста.

– Прекращаю.

– Вот и хорошо. Еще раз простите. И удачи.

Пан Витек скривился в улыбке и положил руки на бедра. Когда она задним ходом выезжала со двора, в последний раз утрамбовывая шинами прорытые в земле колеи, услышала его крик:

– Эх, нигде мне не будет так хорошо, как в этом вашем экипаже!

* * *

В августе 1987 года Эмилия Лабендович возвращалась с Себастьяном от матери, думая об уборке подвала, ожидавшей ее следующим утром. Переходя через улицу, вспомнила, что забыла журнал. Новый «Пшекруй», купленный специально на воскресенье.

– Черт, – проворчала она.

– Что такое? – спросил Себастьян, поворачиваясь к ней. У него были глаза Виктора, а на лбу следы от угрей.

– Нет, ничего, – ответила она и в ту же секунду почувствовала первый укол.

Боль в боку, прямо над бедром. Нет, скорее в районе ребер. А точнее, грудной клетки. Хотя вообще-то ломило спину.

Боль постепенно пробиралась по телу. Точно что-то ползало под кожей, впиваясь зубами в разные места.

– Что такое? – переспросил Себастьян.

– Так больно, – простонала она, положив руку на бок. – Будто внутри что-то скручивается.

Медленно двинулись дальше. Боль поднималась все выше, почти добралась до шеи. Мышцы коченели. Не успели они дойти до Близной, как боль внезапно исчезла. Однако Эмилия чувствовала, что она вернется.

* * *

На столе лежал «Пшекруй», случайно оставленный Эмилией. На обложке юноша в летающем автомобиле, под ним лицо красавицы-модели и подпись: «С таким мужчиной витать в облаках».

Хелена взяла журнал, а пружины в отслужившем свой век диване заскрипели. Она задумчиво перелистывала страницы и размышляла, съесть на ужин бутерброд или творог с медом. После смерти Бронека готовить не хотелось, она не видела смысла в приготовлении еды только для себя.

Заголовок статьи на девятой странице кричал большими буквами: «ПОЛА НЕГРИ».

Внизу разместили фотографию элегантной старушки, сидевшей под своим же изображением многолетней давности, а еще ниже написано: «Я всегда была и всегда останусь полькой».

Хелена ощутила, как у нее в желудке вспыхивает жар. Руки стали подрагивать. В середине страницы прочитала: «На встрече в отеле “Уилшир” Пола Негри предстала сдержанной, полной изысканных манер пожилой дамой, которая никак не ассоциируется с давним образом женщины-вамп – символом секса и животной женственности».