Книга Ошимское колесо, страница 109 – Марк Лоуренс

– Слуги богини. – Снорри, морщась, встаёт на колени, чтобы поближе взглянуть на щитоносицу. Её шлем прорублен сбоку ударом топора. Должно быть, Хель послала её, чтобы призвать к себе души Фрейи и детей. Кто бы ни убил этих воинов, не церемонился, но здесь поработал не меч Карла. Снорри изучает белый глаз женщины, отражающий вихрь над его плечом, и тёмный глаз, похожий на отполированный чёрный камень. Её губы изогнуты в усмешке, которой она ухмылялась, когда её настиг удар, и зубы заострены, словно зубцы пилы. Значит, не человек.

Хотя в Хель нет солнца, но в этом воспоминании об Уулискинде солнце есть, и оно садится. Перед Снорри в горловине долины стоит одинокий воин, чёрный на фоне заката, широкий, в доспехах из плохо подогнанных частей, с широко разведёнными руками, со щитом в одной руке, с топором в другой, на конце лезвия которого острие, чтобы протыкать кольчугу.

– Свен Сломай-Весло? – На какой-то миг Снорри чувствует страх. Только этому гиганту и удавалось победить викинга – его силы нечеловеческие. Снорри слаб от потери крови, искалечен от ран, и знает, что в этом бою ему не победить. Северянин, всё ещё стоя на коленях, шепчет молитву – первую, что срывается с его губ за вечность. "Всеотец, я сделал всё что мог. Смотри на меня. Я прошу лишь об одном: дай мне сил, которые меня оставили". – Молитва человека, который встречает вызовы с топором и отважным сердцем. Молитва человека, который знает, что этот вызов ему не пережить. Молитва человека, который не выживет, чтобы произнести новую.

Снорри с рычанием поднимается, уже не заботясь о своих ранах, зная, что боги за ним наблюдают. Он встаёт, покрытый гноем демонов и своей алой кровью, которую почти не видно после такого количества убитых им тварей.

– Я готов. – Если Хель поставила Свена Сломай-Весло между ним и его семьёй, то Свен Сломай-Весло умрёт здесь второй смертью. – Ундорет! – кричит он, словно его крик это копьё, брошенное прямо в небеса, и небо над ним становится красным, как кровь за его спиной. И тогда он бросается в атаку.

Воин стоит на месте, пока Снорри на него мчится. На нём слишком большой шипастый наплечник из чёрного железа, и шлем, закрытый забралом, на котором оставлены лишь щёлочки для глаз и дырочки для рта. Чёрные полосы железа вокруг его груди и тела подпоясывают толстую кожаную рубашку со слоёной подкладкой. К кожаным штанам для защиты ног пришиты железные пластины. На всех частях его доспехов видны следы битвы, блестящие порезы, тёмно-красные брызги, вмятины на металле, порванная кожа.

Двадцать ярдов остаётся между ними. Воин поднимает над собой топор. Десять. Воин склоняет голову.

– Снорри? – Пять. И он опускает топор.

Снорри, переполненный боевой яростью, замахивается своим топором, чтобы отсечь голову, заточенная сталь мчится по дуге от силы обеих рук. В последний миг разум превозмогает мышцы, и крича от напряжения, викинг отводит удар, лишив его большей части силы. Лезвие Хель задевает латный воротник воина, издаёт резкий звук об металл и отлетает.

– Снорри? – Руки в латных рукавицах возятся с маской шлема на петлях.

Снорри опускает топор и опирается на него, с трудом дыша.

Маска открывается.

– Тутт?

– Я знал, что ты придёшь. – Туттугу улыбается. У него нет бороды, и кожа на подбородке срезана. Красный разрез, оставленный ножом Эдриса Дина, по-прежнему виден на шее под бледным лицом. Впрочем, его глаза светятся радостью. – Я знал, что у тебя получится.

– Во имя Хель, что… Туттугу, как?

– Тссс! – Туттугу поднимает руку. – Не произноси её имя, только не здесь. Она пришлёт новых стражей, а их сложно победить.

Снорри оглядывается на долину, по которой разбросаны тела.

– Это всё сделал ты?

Туттугу ухмыляется.

– Они нападали не разом.

– Но всё равно…

– Снорри, я не мог позволить, чтобы забрали Фрейю и детей.

– Но Карл…

– Карл может сражаться с демонами, но они просто животные, которые следуют своим инстинктам и охотятся на отбившиеся ду́ши. Но выступить против слуг Хель, выполняющих приказы? За такое его вышвырнут из Вальгаллы. Мы не могли этого допустить.

– Но ты…

– Я ещё не занял своего места, так что и вышвырнуть меня не могут. Когда направляешься в залы, тело твоё хранится в Хель… или копия тела, наверное… В любом случае, я отправился присматривать за Фрейей, а не туда, куда должен был.

Снорри протягивает руки и кладёт на плечо Туттугу.

– Тутт. – Он понимает, что у него нет слов.

– Всё в порядке. Ты сделал бы то же самое для меня, брат. – Туттугу сжимает запястье Снорри, а потом идёт показывать дорогу.

Снорри бросает ещё один взгляд на долину, которую Туттугу оборонял от всех нападавших, а потом идёт за другом, вниз по склону, в сторону спокойных вод внизу.

У берега видна гребная лодочка, привязанная к валуну на отмели. Сразу за этим камнем дно фьорда резко уходит вниз, теряясь в чистой тёмной воде. Снорри идёт вброд и хватает верёвку. От жуткой жажды страшно хочется попить, но он пришёл сюда не ради воды.

Снорри влезает в лодку, берёт вёсла. Туттугу перебирается через борт, садится на корме, и Снорри гребёт по озеру. Нет никаких признаков погони из того места, где долина выходит к фьорду. Небо над головой – это небо мира живых, тёмное от туч, и закручивается огромной спиралью над ними, словно это сделал палец бога. Работа Тора, наверное. Заговорит ли гром, прежде чем закончится их путешествие?

Над водой висит вечерний туман. Свежесть в воздухе говорит о ранней осени, слышны следы запахов дыма, рыбы и далёкого моря. Каждый взмах вёсел приближает Снорри к цели. В долине его одолевал страх – страх, что сил окажется недостаточно, чтобы пробиться, и что в конце концов путь воина не приведёт к тому, чего желает сердце. А теперь в нём растёт новый страх, и этот голос всё громче с каждым взмахом вёсел. Что он найдёт? Что скажет? Какое будущее их ждёт? Снорри пришёл спасти детей, а вместо этого с каждым мигом сам чувствует себя всё больше ребёнком. Он боится встретить семью, которую подвёл – боится, что не справится с задачей, которую ему сейчас нужно будет выполнить.

Он инстинктивно останавливает вёсла. Поднимает их, капает вода, и лодка мягко ударяется в Длинный причал. Снорри завязывает верёвку на древнем шесте и выбирается на дорожку. Из-за ран он чувствует себя стариком.

Склоны перед ним те же самые, на которых он родился, где вырос из колыбели и стал мужчиной, и где воспитал своих детей. Здесь Туттугу и Снорри мальчишками ловили рыбу с причалов, здесь резвились среди хижин, когда весной приплывали длинные корабли, здесь гонялись за девчонками. Особенно за одной. Как её звали? Губы Снорри кривятся в ухмылке. Ядвига, возлюбленная Туттугу, когда им было по девять. Тогда она выбрала Тутта, а не Снорри – возможно, это его единственная победа за все годы, и Снорри воспринял её неважно.