Онлайн книга «Голландский дом»
— И давно у нее эта красная полоска — она не сказала? Сэнди вздохнула: — Из-за рукавов, говорит, не обращала внимания. Была середина рабочей недели, а значит, Селеста в Райдале у родителей. Я позвонил ей из автомата на Пенн-стейшн и сообщил время прибытия моего поезда. Она встретила меня в Филадельфии и отвезла в больницу, высадив у самого входа. Селеста злилась на Мэйв из-за того, что та не заставила меня начать практику — как будто слова сестры могли повлиять на мое решение. Она по-прежнему считала, что вина за наше расставание и ее испорченный выпускной лежит на Мэйв. Селеста винила Мэйв во всем, в чем ей не хватало смелости винить меня. Мэйв, в свою очередь, так и не простила Селесту за то, что она пыталась вынудить меня жениться на ней в конце первого курса. Еще Мэйв была уверена, что Селеста подстроила нашу встречу на похоронах мистера Мартина, поскольку знала, что я туда приеду. У меня было другое мнение, но сестру оно не интересовало. В общем, Селеста не хотела видеть Мэйв, а Мэйв не хотела видеть Селесту; я же хотел поскорее вылезти из машины и найти сестру. — Дай знать, если тебя нужно будет подвезти домой, — сказала Селеста, поцеловала меня и была такова. Двадцать первое июня, самый длинный день в году. Восемь вечера, а косые солнечные лучи по-прежнему бьют в каждое окно западного фасада больницы. Женщина в регистратуре сообщила мне номер палаты Мэйв, но как пройти — не объяснила. Тот факт, что последние семь лет своей жизни я провел в разных нью-йоркских клиниках, никоим образом не облегчал мне поиски сестры в пенсильванской больнице. В госпитальной планировке напрочь отсутствовала логика. На то, чтобы найти в этом хаосе отделение общей практики, а затем и мою сестру, у меня ушло некоторое время. Дверь в палату была приоткрыта, я дважды постучал, прежде чем войти. Палата была двухместной, но занавеска перед второй кроватью — перестеленной, незанятой — была отдернута. В кресле у кровати Мэйв сидел блондинистый мужчина. — Иисусе! — сказала Мэйв, увидев меня. — Она поклялась здоровьем сестры, что не скажет тебе. — Она соврала, — сказал я. Мужчина в костюме поднялся на ноги. Секунду спустя я его узнал. — Дэнни. — Мистер Оттерсон протянул мне руку. Мы обменялись рукопожатием, и я наклонился, чтобы поцеловать Мэйв в лоб. Лицо у нее было раскрасневшимся, горячим и слегка влажным. — Со мной все хорошо, — сказала она. — Лучше не бывает. — Она на антибиотиках, — мистер Оттерсон указал на серебристую стойку, к которой был подвешен пакет с жидкостью; потом он посмотрел на Мэйв. — Ей нужен покой. — Я в покое. Покойнее некуда. Так странно было видеть ее на больничной койке — как будто она пробуется на роль пациентки в какой-нибудь пьесе и под одеялом наверняка лежит в одежде и обуви. — Мне пора, — сказал мистер Оттерсон. Я думал, Мэйв попытается его задержать, но нет. — Я выйду в пятницу. — В понедельник. Думаешь, мы и недели без тебя не протянем? — Не протянете, — сказала она; он ответил нежнейшей улыбкой. Мистер Оттерсон коснулся ее здоровой руки, кивнул мне и ушел. За прошедшие годы мы встречались много раз; когда я учился в Чоуте, на летних каникулах подрабатывал у него на фабрике, но по-прежнему при встрече с ним в голове у меня возникало одно слово: застенчивый. Как такой человек смог построить такой бизнес? Замороженные овощи Оттерсона теперь отправлялись в каждый штат восточнее Миссисипи. Мэйв сообщила мне об этом с немалой долей гордости. — Если бы ты сперва позвонил, я бы сказала, чтобы ты не приезжал, — сказала она. — А если бы ты мне позвонила, я бы сказал, во сколько точно приеду. — Я взял металлический планшет, свисавший с крючка в изножье ее кровати. Кровяное давление — девяносто на шестьдесят. Цефазолин каждые шесть часов. — Не расскажешь мне, что случилось? — Если ты не собираешься заниматься медициной профессионально, то я не вижу смысла в этом допросе. Я обошел кровать и взял ее руку с капельницей. Агрессивно-красная полоска флегмоны шла от пореза на кисти, петляла по внутренней стороне руки и исчезала в подмышечной впадине. Кто-то обрисовал ее черным маркером, чтобы проследить за развитием инфекции. Рука была горячей, слегка распухла. — Когда это началось? — Если ты оставишь в покое мою руку, я кое-что тебе расскажу. Я думала подождать до выходных, но ты все равно уже здесь. Я снова спросил: когда все началось? Возможно, медицинская школа все же принесла мне какую-то пользу. Определенно я научился добиваться ответов на вопросы, на которые никто не желал отвечать. — Чем ты поранила руку? — Понятия не имею. Я скользнул пальцами к ее запястью. — Так, нечего щупать мой пульс, — сказала она. — Тебе кто-нибудь объяснил течение болезни? Заражение крови, сепсис, повреждение органов. — По выходным Мэйв собирала поношенную одежду, невостребованную еду и свозила в приемники для бедняков. Она то и дело резалась: кривая скрепка, торчащий гвоздь. Кожа у нее вечно была в синяках — из-за коробок, которые она перетаскивала в багажники машин. — Хватит нагнетать, ладно? Я уже легла в больницу, ты не заметил? Меня уже накачивают антибиотиками. Ума не приложу, что тут еще можно сделать. — К врачу нужно обращаться, не дожидаясь, пока инфекция, поразившая руку, доберется до сердца. У тебя рука будто краской разрисована — ты не заметила? — Тебе новости рассказать или нет? Гнев, который я ощутил, увидев Мэйв на больничной койке, был неуместен. Ее лихорадило. Возможно, ее мучила боль, но я был последним человеком, которому она призналась бы в этом. Я велел себе успокоиться, иначе она вообще ничего мне не расскажет. Вновь обошел кровать и сел в кресло, все еще хранившее тепло Оттерсона. И начал с начала: — Мне жаль, что ты заболела. Она смотрела на меня с минуту, пытаясь оценить, насколько я искренен. — Спасибо. Я сложил руки на коленях, чтобы не касаться ее. — Что там у тебя за новости? — Я видела Флаффи, — сказала она. К тому моменту мне исполнилось двадцать девять. Мэйв — тридцать шесть. В последний раз, когда мы виделись с Флаффи, мне было четыре. — Где? — Угадай с одного раза. — Быть не может. — Лучше было бы, конечно, рассказать тебе обо всем в машине. Я уже все продумала. Наши самые важные разговоры происходили в машине, но, учитывая обстоятельства, пришлось смириться с больничной палатой — зеленый кафельный пол, низкий подвесной потолок, прерывистые неразборчивые оповещения по громкой связи. — Когда? |