Книга Дочь Рейха, страница 79 – Луиза Фейн

– Да? Алло?

Ее голос.

– Доброе утро, фройляйн Мюллер. Я Герта Хайнрих. Я пришла поговорить с отцом. – (Молчание.) – По срочному делу, – добавляю я в потрескивающую тишину.

– Его здесь нет. – Она говорит отрывисто. – Не знаю, почему вы решили…

– Но вы ведь его ждете, верно? Позвольте, я подожду его вместе с вами.

Снова пауза. Я стою, упершись растопыренными ладонями в дверь. Вдруг раздается жужжание, и замок щелкает.

Спасибо.

– Второй этаж, – раздается из переговорного устройства.

Хильда Мюллер встречает меня на площадке у свое й двери. Она точно такая, какой я ее помню. Те же светло-русые волосы, тугими косами уложенные вокруг головы, те же розовые ушки, толстогубый рот. Женщина молода. Почти девчонка по сравнению с папой. Лет двадцать пять, не больше. По возрасту она ближе ко мне, чем к нему. Пару мгновений мы молча смотрим друг на друга, потом Хильда жестом приглашает меня войти.

– Ваш отец… Его не было здесь ночью. Но теперь едет, – говорит она.

Квартира оказывается просторнее, чем я думала. Светлая, чистая, меблированная в аскетичном современном стиле. Никаких тебе тяжелых завитушек или антиквариата, как у нас. Пока фройляйн Мюллер ведет меня в гостиную, я разглядываю ее широкую спину и квадратную задницу. И что папа в ней нашел? Ну молодая, но по сравнению с изящной, утончен ной мамой она сущая корова.

Я опускаюсь на краешек дивана, покрытого узорчатой обивкой. Хозяйка тяжело мнется рядом, не зная, куда себя деть. Неловкость стоит между нами при блудным псом.

– Могу я попросить у вас стакан воды, фройляйн Мюллер? – наконец спрашиваю я.

– Конечно, конечно, как же я сама не догадалась. И пожалуйста, зовите меня Хильдой. – Она убегает на кухню.

Ее нервозность действует на меня неожиданно. Я вдруг успокаиваюсь и ощущаю себя хозяйкой ситуации. В конце концов, это Хильда виновата передо мной, а не я перед ней. Значит, из нас двоих я – взрослая, а она – нашкодивший ребенок.

Хильда возвращается со стаканом воды, и я выпиваю его залпом.

– Как вас жажда-то мучит, – замечает она с полуулыбкой. – Может быть, еще?

Но я не успеваю ответить. В комнату входит девчушка в розовой ночной рубашке. Светлые локоны пушистым облачком обрамляют ее личико. Она трет глазки так, словно только что проснулась. Надо же, как подросла с того дня на вокзале. Сколько же ей сейчас? Годика три или четыре? Удивительно, у такой неуклюжей матери и такая очаровательная девчушка.

Ребенок застывает на пороге и смотрит на меня, вытаращив удивленные, круглые, точно блюдца, глаза.

– Мамочка, это кто? – спрашивает она, глядя на меня.

Хильда садится и усаживает дочку на колени.

– Это Герта, – говорит она, ласково убирая волосики с лица девочки. – Она пришла в гости. Я разрешила ей… – она бросает на меня быстрый взгляд, – подождать герра Хайнриха у нас.

Девчушка ахает:

– Папочка едет сюда? Сейчас, утром?

По моим жилам точно пропускают электрический ток.

Она назвала его папочкой.

Девочка ерзает у матери на коленях, пытаясь заглянуть ей в лицо, но та, кивнув, опускает глаза: ей явно неловко под моим взглядом.

– Ур-ра! – выкрикивает девочка и тут же, обернувшись ко мне, докладывает: – Здравствуй, меня зовут Софи. Ты умеешь играть в колыбельку для кошки? Я люблю в это играть, хотя у меня не очень получается. Я недавно научилась. Поиграешь со мной? Это весело. – Она сползает с материнских коленей и убегает, но тут же возвращается с веревочкой в руках и с широкой улыбкой на лице.

Я отрицательно качаю головой:

– Извини, но я не умею в это играть.

– Я тебя научу, – радостно выкрикивает она.

Стоя прямо передо мной, она размахивает веревочкой в воздухе.

– Мне не хочется играть, – решительно повторяю я.

– Не надо беспокоить Герту, Софи, – говорит Хильда. – Не все хотят играть в игры в такую рань. Пойду сварю кофе, – добавляет она и скрывается в направлении кухни.

Софи перескакивает передо мной с ножки на ножку, размахивая веревочкой, точно флагом.

– Ну давай тогда поиграем во что-нибудь другое, раз ты не хочешь в колыбельку для кошки? – просит она.

– Софи, я вообще не хочу играть. Извини.

Она хмурит лоб, но тут же вприпрыжку убегает в дальний конец комнаты, где кладет веревку на полку.

Я наблюдаю за ней. Эта девочка так долго была призраком, злым духом, чертенком, который жил у мен я в голове, отравляя мое воображение. И вот она здесь, во плоти, в одной комнате со мной, болтает, улыбается, разговаривает, приглашает меня поиграть. У нее есть имя. Софи. В других обстоятельствах я бы нашла ее очень милой. Даже очаровательной, пожалуй.

Но она – моя сестра.

А сестра мне ни к чему.

Надо хорошенько обдумать, что именно я скажу папе, когда он появится. Но от всего, что я здесь увидела, голова у меня идет кругом, и я не могу сосредоточиться. Софи чирикает сама с собой. В одной руке у нее кукла, в другой – игрушечная собачка, девочка разыгрывает между ними диалог. Я разглядываю ее, пытаюсь увидеть в ней что-то общее со мной или с Карлом. Ничего похожего, разве что глаза, и то немного. Тогда я начинаю искать в ней признаки испорченности или зла. Тоже ничего не нахожу. Эта девочка из плоти и крови совсем не похожа на того злобного духа, который изводил меня по ночам. И которого я придумала сама.

Скорее всего, она так же неповинна в грехах своих родителей, как я – в грехах своих.

– Нет, нет, непослушный щенок, – выговаривает тем временем Софи игрушечной собачке, – если ты будешь убегать, я накажу тебя – не пущу играть с друзьями в парке.

Она поднимает голову и видит мой взгляд.

– А ты любишь собачек, Герта? – улыбается девочка.

– Я…

Переговорное устройство на двери оживает. Звонок такой громкий, что мы с Софи невольно подпрыгиваем. Появляется Хильда, бросает на меня тревожный взгляд.

– Папочка! – Отшвырнув щенка и куклу, Софи с радостным воплем бросается к двери.

Хильда и я стоим рядом, замерев, и смотрим на открывающуюся дверь. Крупная папина фигура заслоняет проем. Он смотрит на нас молча, широко раскрыв глаза, а Софи тянет к нему руки.

– Папа! – Она дергает его за руку. – Это Герта. Она хорошая. Я хочу научить ее играть в колыбельку для кошки.

Я смотрю ему прямо в глаза, ожидая прочесть в них страх, гнев или стыд.

Ничего. Глаза пустые, лицо бледное, невыразительное, как чистый лист бумаги.

А еще усталое. И старое.

Хильда надевает шляпу, берет корзинку.