Книга Три дня Индиго, страница 88 – Сергей Лукьяненко

— Не надо. Не надо стрелять… Спрашивай, Же!

Стража мгновение смотрела на меня. Потом сказала:

— У меня нет вопросов, призванный…

Они повернулись — все разом, не сговариваясь. И пошли к дверям.

Я чувствовал, что они ждут выстрелов в спину.

Но никто не стрелял. И они вышли.

Я бросился за ними, встал у стеклянных дверей. Стражи и жницы быстрым шагом уходили к Тверскому.

А навстречу им торопливо шли люди. Оглядывались, ускоряли шаги… заметив Изменённых, шарахались от них в стороны.

В общем-то всё было понятно.

Отряд из раменского Гнезда уже рядом. Люди разбегались от них, увидев идущую по бульвару толпу стражи.

— Крендец, — сказал я, глядя вслед уходящим Изменённым.

Же даже не стала задавать мне вопрос!

— Дарина, я выйду к ним навстречу! — выкрикнул я. Повернулся.

Дарины не было.

Куколки разбегались во все стороны.

Нет, не в панике. Они бежали поодиночке и по двое, крепко сжимая свои футуристически выглядящие, но всё же совершенно земные и примитивные автоматы.

Куколки занимали заранее намеченные огневые позиции.

А Дарина сейчас бежит к Наське.

Хотя нет, скорее — уже добежала.

И колет ей мутаген, в последней надежде успеть открыть сейф… и хотя бы вооружить своих подопечных адекватным оружием.

А я, своим разговором с Инсеком погубивший даже призрачный шанс на оборону, стою у дверей — и толку от меня ни на грош.

Ничего я не смогу сделать. Был бы хоть в Призыве…

Я до боли закусил губу.

Но я же всё равно в Призыве, печать не сходит до конца. Я говорил с Гнездом — так говорил, как, наверное, и сами Изменённые не могут.

И что сказал мальчишка-монах из Раменского?

Второй Призыв всё же возможен. Дарина тогда соврала!

Даже понимая, что все мы обречены, — соврала!

Потому что вторая печать изменяет необратимо.

Потому что даже первую не снять до конца, ни отзывом, ни возвратным мутагеном.

А что со мной сделает вторая?

Волновая печать Гнезда… чем бы она ни была, она сильнее любого мутагена.

Большая ценность… ключ к Гнезду… даже ко всем Гнёздам, как сказал тот же самый монах…

Я закрыл глаза.

Мама, папа… какой я балбес…

Что я к вам не зашёл сегодня?

Вот же разгильдяй…

«Гнездо…» — позвал я.

И почувствовал, как Гнездо притихло.

«Давай», — сказал я.

«Нет, нет, нет!» — цепочкой отрицаний выстрелило в меня Гнездо. Это было совсем уж близко к обычной речи. «Второй Призыв… запрещено… только двойное решение хранителя и матери…»

Да уж. Дождусь я двойного решения Дарины и Наськи.

Они предпочтут погибнуть.

Голос внутри меня стих. Гнездо отпрянуло, отхлынуло, унеслось куда-то в свои структуры, спрятанные вне нашего привычного пространства. Словно я стою на стремительно обмелевшем берегу, вся вода отхлынула, ушла далеко в море, на обнажившемся мокром дне бьются растерянные рыбёшки и перебирают клешнями удивлённые крабы…

Вода уходит от берега перед цунами.

— А ну, хватит прятаться! — закричал я.

И рванулся вперёд — мысленно, конечно. Проламывая темноту под собственными веками. В призрачный свет Гнезда, в кружение бесплотных теней.

Я вывалился в странный мир, который, быть может, был в чём-то реальным, а может быть, лишь моей галлюцинацией.

Меня вынесло прямо на девчонку и мальчишку — их полупрозрачные силуэты напоминали дрожащие мыльные пузыри, наполненные светом, но почему-то я видел каждую черточку лиц. Им было лет по двенадцать-тринадцать, не совсем уже мелочь, конечно, но даже подростками едва назовёшь.

Девочка была хранителем, а мальчик матерью Гнезда. Теми, кто погибал, пока мы с Дариной и Наськой стояли в Комке и неловко знакомились…

Надо же. У них и впрямь никаких различий, даже мальчишки становятся матерями Гнёзд…

— Давайте, — сказал я. — Времени нет.

Мальчик и девочка переглянулись. Мальчик открыл было рот.

— Валяйте! — выкрикнул я. — В здравом уме, трезвой памяти, бла-бла-бла! Технически вы мать и хранитель! Призывайте меня!

Они не стали ничего говорить, и я был за это благодарен.

Лишь протянули ко мне руки, коснулись ладоней.

Всё тем же знакомым жестом Изменённых, когда им выпадает шанс потрогать человека.

Тот, первый, Призыв я ощутил совсем не сразу.

Второй пробил меня будто разряд тока.

Я вскрикнул, вываливаясь из иллюзии, выпадая из Гнезда — птенец редкой породы, призванный дважды.

Ощутил себя лежащим на одеялах и коврах, бьющимся в судорогах и кричащим — крик был нескончаемым, словно я мог кричать и дышать одновременно.

Ну, в общем-то так оно и было.

Дыхательные поры открывались на коже, когда руки и ноги стали вытягиваться.

В груди и животе вспыхнули болью и застучали второе и третье сердца.

Мир стал ослепительно ярким, тусклые лампочки в древней люстре сияли как прожектора. Я моргнул, отстраивая спектр. Глянул сквозь стену на приближающуюся армию раменского Гнезда.

Пересчитал стражу и старшую стражу. Зафиксировал все шестьдесят три единицы запрещённого оружия, которое Инсек разрешил вынести из Гнезда.

О нет, это не походило на то состояние, когда во мне активировался Высший.

Тогда я сделался лишь отстранённым наблюдателем, будто человеческая голова на штыре у Продавца. Я ничуть не изменился внешне. И мне не было больно.

А сейчас было, и очень.

…Хотя Наське, чьё тельце разбухало и искажалось сейчас в муке Изменения, было ещё больнее — я ощущал её боль, как ощущал теперь каждого в Гнезде.

В моём Гнезде!

Я зарычал-заревел, вставая. Утробным жутким рёвом, от которого обделался бы самый свирепый земной медведь. Во мне было два с половиной метра роста, и я каким-то образом — даже не хочу понимать, каким — ухитрился осмотреть себя всего.

Надо же!

Вполне пропорционально сложен!

Даже красив, если вы не против заострённой головы с гребнем по затылку.

Кожа моя стала ослепительно белой, с зеркальным отливом. На руках по четыре пальца и я совершенно неуместно вспомнил, что так в старину рисовали для простоты в мультиках.

Ну да, я теперь такой… оживший мультик…