Книга Эринии, страница 56 – Марек Краевский

— Что вы имеете в виду? О чем вы говорите? — К адвокату возвращался громкий голос, которым он некогда так красиво произносил речи в львовских судах.

— Моя дочка, Рита Попельская, сошла с ума. Ходила по больнице на Кульпаркове, подметала волосами пол и каждому встречному мужчине хотела мыть ноги, как библейская грешница. Так она винила себя, что не уберегла собственного ребенка, моего внука, Ежика Попельского. Малышу не исполнилось и полутора лет, когда его похитили люди Кичалеса, выполняя операцию, которую вы с ним запланировали. Потом я больше никогда не видел моего внука, а дочь увидел в последний раз в 1942, когда немцы вели ее на расстрел вместе с другими больными из дурдома.

— Я не понимаю, о чем вы говорите! — закричал адвокат. — Вы ненормальный! Выпустите меня отсюда! Я заплачу, много заплачу! Сможете до конца жизни…

— До конца жизни, — перебил его голос за дверью, — просидишь здесь. Без всяких надежд, что когда-то отсюда выйдешь. А я каждый день буду приносить тебе последнее фото моего внука, Ежика Попельского. Фотографию, сделанную в первоклассном ателье Ван Дейка на улице 3 Мая. Ежедневно, в течение всех последующих лет, будешь смотреть в глаза моему внуку. Сегодня — первый день.

Из зарешеченного отверстия показалось фото, которое упало на пол. На нем был изображен маленький мальчик с длинными локонами, одетый в штанишки на шлейках. Бедра малыша окружал ковбойский ремень с кобурой. Один пистолет мальчик держал в руке. Внизу была подпись: «Ателье Ван Дейка, 4 мая 1939 года».

Вроцлав, 2008

Мужчина припарковал новенький «Опель-Вектра» перед Грабишинским кладбищем. Выйдя из авто, он подошел к киоску возле ворот и купил там несколько свечей и букет роз. Женщина ждала его у входа.

Оба облегченно вздохнули, оказавшись за кладбищенской часовней в тени старых тополей. Здесь было прохладнее, чем на раскаленном от солнца тротуаре, что вел сюда.

— Ты собирался мне что-то сказать, Анджей. — Женщине явно надоело молчание бывшего мужа. — Я сдержала обещание и приехала с тобой на кладбище. А ты? Что с твоим рассказом о ребенке, чье фото растиражировали в трех тысячах экземпляров?

— Сначала я расскажу про свою пагубную привычку, — сказал мужчина как будто сам себе. — Мой врач считает, что причина разных нарушений, плохих привычек сосредоточена в какой-то семейной тайне. После введения пациентов в состояние гипноза он находит эту скрытую причину, некое зло, причиненное пациенту кем-то из его родных. И отыскав эту причину, надо сказать этому человеку «я прощаю тебя»…

— И все? — Женщина всплеснула руками, а затем несколько раз щелкнула пальцами. — И пациент сразу излечивается? Дай покой, может, этот твой врач выступает в программе «Прости меня»?

— Зря ты так иронизируешь, — Анджей легонько коснулся ее ладони. — Никого нельзя вылечить сразу. Сначала больной должен достичь лада с самим собой, простить тех, кто его обидел. Поэтому я иду с этим букетом на могилу…

— Да, — раздраженно фыркнула женщина. — На могилу твоего отца, чтобы простить ему за то, что пытал тебя в детстве. Я сотни раз слышала это от тебя, ты как-то особенно любил про такое рассказывать, когда напивался.

Анджей молчал. На аллейках разносился запах туи. Над увядшими цветами на помойках жужжали осы.

— Ну, так что произошло с этим ребенком? — на этот раз она произнесла намного мягче.

— Я решил показать это фото в телепрограмме «Встреча через годы». Представь себе, что через несколько дней после программы ко мне позвонил один цыган из Дзержоньова и пригласил к себе. Там его бабушка рассказала мне необычную историю. Это произошло под Львовом летом 1939 года. В городке Винники остановились цыгане. Кто-то из лагеря выкрал из какого двора полуторагодовалого малыша. Ребенок быстро привык к новому окружению. Моя собеседница узнала мальчика на фотографии.

Анджей замолчал и внимательно присматривался к окружающим могилам.

— И что случилось с этим мальчиком? — Женщина остановилась и закурила сигарету.

— Цыгане забрали ребенка с собой и воспитывали в своем лагере до тех пор, пока в Галицию не пришли немцы и не уничтожили цыган.

— Зачем цыгане его выкрали?

— Хотели научить побираться.

— Это такой стереотип. Таким детей пугали. Говорили: тебя украдут цыгане. — Она чуть поморщилась, но любопытство победило. — А что было дальше?

— Цыганка сказала мне, что в последний момент перед расстрелом лагеря они продали ребенка одной бездетной крестьянской семье из-под Мостков. Крестьянин и его жена воспитали мальчика, дали ему свою фамилию, после войны переехали с ним во Вроцлав и не скрывали от него правды. Фамилия этого мужчины Станишевский…

— Такая же, как и у тебя. — Женщина вздрогнула.

— Это я был тем маленьким мальчиком на фотографии. С начала мои приемные родители звали меня «цыганским байстрем», — тихо сказал мужчина. — Я убегал из дома, рано начал пить…

— Нет, не могу поверить! — воскликнула она восторженно. — Ведь по этому можно снять суперфильм!

— Дарю тебе тему. Сделай из этого классный фильм! Вспомни времена, когда ты подавала надежды как режиссер! Этим я прошу у тебя прощения…

— А у своего названного отца тоже хочешь извиниться за то, что ненавидел его?

— Слушай дальше. — Анджей искал взглядом какую-то могилу. — Ко мне пришел сын вроцлавского фотографа, который размножал мое фото в огромном количестве. Мы разыскали необычный заказ в старых документах фирмы. Знаешь, кто заказал эти фотографии?

— Нет. — Она напряженно вглядывалась в него.

— Тот, кто здесь лежит. — Анджей показал на могилу. — Несколько номеров «Львовского курьера» позволили мне узнать о пропавшем внуке, сумасшествии матери и дедушке, который, видимо, до конца жизни страдал от угрызений совести.

На могильной плите виднелись слова: «Quid est enit novi hominem mori, cuius tota vita nihil aliud, quam ad mortem iter est». Ниже была надпись:

Мужчина положил цветы на могилу, а потом обнял крест.

— Пусть Эринии станут твоими Эвменидами, дедушка!

Роман закончен во Вроцлаве

в ночь с 31 июля на 1 августа 2009 года

в 01:17

Мои самые искренние слова благодарности (omissis titulis ^[93]):

— Ежи Кавецкому — за медицинские консультации;

— Збигневу Коверчику, Пшемыславу Щуреку и Марцину Вронскому — за вдумчивое редактирование текста перед сдачей в издательство;