Онлайн книга «Архив Шульца»
|
– У него есть одна слабость, – продолжал Джим, – патологическая жадность. Если будешь с ним работать, веди себя жестко. Скажи: “мой час стоит двадцать пять баксов”. Он начнет говорить “сделай мне по десять баксов, а я тебе приведу таких богатых клиентов, что ты сказочно разбогатеешь”. Не верь. В нем еврейская жадность постоянно побеждает польскую галантность. Мне, кстати, можно ругать евреев, я сам еврей. – А славян? – спросил Шуша. – Мне нельзя. Тебе можно. Они сели в красный Maserati Khamsin 1979 года, главный источник гордости Джима и одновременно источник его страданий – ее надо было постоянно чинить. Создана машина была легендарным дизайнером Марчелло Гандини. Расстаться с ней Джим не мог. Слово Khamsin напоминало Джиму о его детстве, когда он целое лето провел в израильском кибуце, и все это время из пустыни дул хамсин [56]. Если бы в 1965 году Шуша не послушался родителей и поехал к двоюродной бабушке Соне в Израиль, у него был бы шанс познакомиться с Джимом уже тогда, и вся жизнь, возможно, сложилась бы иначе. На этот раз Khamsin повел себя образцово. Было уже темно. С оглушительным ревом они промчались, как ветер пустыни, по ярко освещенному Сансет- бульвару, вызывая оживление у стоящих на каждом углу проституток всех возможных этнических групп. Одеты они были (или, точнее, раздеты) с цирковой яркостью. – Смотреть на них интересно, – сказал Джим, – но вступать с ними в отношения не советую. – Приходилось? – поинтересовался Шуша. – Из спортивного интереса. Быстро и эффективно. Физиотерапия. Ни к эротике, ни к сексу отношения не имеет. Интерьер ресторана действительно выглядел убого, но, судя по количеству людей, осаждающих метрдотеля, это не имело значения. Метрдотель узнал Джима и быстро повел их обоих в зал. Сзади послышалось недовольное ворчание. Метрдотель обернулся и строго произнес слово “резервация”. Никакой резервации у них, конечно, не было. Все столики были заняты. Два официанта быстро принесли еще один, с невероятной скоростью накрыли его белоснежной скатертью, расставили в идеальном порядке бокалы, вилки, ложки, ножи, салфетки. – Сейчас ты увидишь пример гениального маркетинга, – прошептал Джим. Перед каждым появился небольшой продолговатый поднос с жостовской росписью петухами и жар-птицами. На каждом подносе стояло восемь маленьких стопок, наполненных жидкостями разной степени прозрачности. – Наши знаменитые водки домашнего приготовления, – сказал официант с сильным французским акцентом. – C’est un compliment de la maison. Подарок от хозяина. – Ты понял, какой это гениальный маркетинг? – спросил Джим, когда официант отошел. – Что тут необычного? В мексиканских ресторанах сразу приносят чипсы и гуакамоле, в итальянских – хлеб и оливковое масло… – Я вижу, ты не настоящий славянин. Русские сразу выпивают все восемь. Восемь рюмок примерно по 70 грамм – это 560 грамм водки. После седьмой рюмки они перестают смотреть на цены и заказывают все самое дорогое. Ты хотя бы попробуй! Действительно замечательные водки. – Я не пью водку. – Может, и в шахматы не играешь? – Нет. – Какой же ты русский?! – Вот именно! Плохой русский. Меня выслали в Америку на перевоспитание. Когда они ели уху с расстегаями, появился сам Эпштейн – элегантный, седой, весь в черном. Джим представил Шушу как талантливого молодого архитектора, который сможет сделать прекрасный проект интерьера, разумеется, под неусыпным наблюдением самого Джима, который в данный момент, к несчастью, перегружен срочной работой. – Замечательно, Саша, – сказал Адам. – Меня сейчас ждут. Приходи в субботу утром, и мы поговорим. – Pan mówi po polsku? [57] – спросил Шуша, стараясь произвести впечатление на потенциального клиента. – Neohotno, no sovershenno svobodno, – сказал Адам с преувеличенным акцентом, испытующе глядя на Шушу. – Разумеется, – сказал Шуша. – С именем “Адам” вы просто обязаны цитировать “Аду” Набокова. Эпштейн довольно улыбнулся, и Шуша понял, что первый тест он прошел. В субботу Адам повел его на патио на крыше. Грязный заплеванный Голливуд-бульвар с десятиэтажной высоты выглядел гламурно. Перспективу замыкал знак HOLLYWOOD – оказывается, изначально он был рекламой комплекса жилых домов “только для белых”. А что ты удивляешься, объяснял ему Джим: в Калифорнии, всего за двадцать лет до твоего приезда, черный по закону был обязан уступить белому место в автобусе. К ним подошел тот самый официант, который рекламировал водки. – Ты голодный? – спросил Адам. – Нет, спасибо. – Тогда, Франсуа, – обратился Адам к официанту, – принеси нам кристально чистой воды города Лос-Анджелеса. – Oui, monsieur. А вам, сэр? – обратился он к Шуше. – Мне тоже. – Может быть, что-нибудь получше, Perrier или Evian? На лице Адама появилось страдальческое выражение: – Франсуа! – Oui, monsieur. – Ты знаешь, как я тебя люблю. – Oui, monsieur. – После того как я сказал тебе “принеси нам кристально чистой воды города Лос-Анджелеса”, ты решил обратиться к моему другу с предложением изменить мой заказ? – Je suis terriblement désolé! [58] – сказал побледневший Франсуа. – Я так восхищался твоей работой и тем, как быстро ты усвоил стиль поведения, принятый в ресторане нашего уровня, и тут – такой провал. – Je suis terriblement désolé! – повторил Франсуа, и его лицо стало совсем белым. – Ничего, ничего, – в Адаме, похоже, с опозданием проснулась польская галантность. – Это мелочь. Je t’aime encore [59]. Неси нам скорее воду. – Что у тебя в этой папке? – обратился он к Шуше, который был слегка напуган этой сценой. – Я принес проекты интерьеров. – Так, так, – Адам стал листать портфолио, – charmant, charmant. А как ты оцениваешь свою работу для клиентов? – Если объем работы известен заранее, я могу рассчитать свое время и назвать точную сумму. – Нет, нет, объем работы никогда не известен заранее. Сколько стоит твой час? |