Книга Ловцы фортуны, страница 36 – Каролин Терри

Однажды они гуляли в ботаническом саду неподалеку от моста Магдалены, нисколько не интересуясь окружающими их редкостями.

— В Британии этот ботанический сад самый древний, — тоном гида рассказывал Филип. — Но, что гораздо интереснее, здесь в 1784 году был совершен настоящий подвиг. Отсюда, с этого самого места впервые к небу поднялся англичанин.

— Полет на воздушном шаре? Хм, может быть, в 1784 году это и было событием, но после того, как восемнадцать месяцев назад братья Райт подняли в небо свою машину, воздушные шары безнадежно устарели. Согласись, что именно американцы делают все как надо.

— Вот еще! В том, что касается автомобилей, Америка отстает, — негодующе объявил Филип. — Все самое новое и интересное в этом деле, включая крупнейшие гонки, происходит в Европе.

— Но они… подожди, я же сама прошлой осенью была на гонках на кубок Вандербильта. Я хорошо знаю Вандербильта, — небрежно добавила она тем же тоном, каким Филип сообщил, что его кузен — граф.

Филип расхохотался.

— Полагаю, Вандербильт — тоже довольно почтенное знакомство, — пошутил он. Ну и как тебе понравились гонки?

Она красочно описала машины, гонщиков и свои собственные впечатления. Тиффани помнила, кто победил, на какой машине и какая была средняя скорость. Филип был поражен.

— Не думал, что во всем мире может найтись девушка, которая разбиралась бы в автомобильных гонках, — объявил он. — Но кубок Вандербильта — это детское развлечение по сравнению с соревнованиями, проводящимися в Европе.

И он стал рассказывать ей о гонках 1902 года Париж — Вена, о «ралли смерти» Париж — Мадрид в 1913 году, и о трагических авариях, из-за которых гонки теперь проводятся на специальных трассах, а не на дорогах.

— Мы, британцы, считаем, что самые замечательные гонки провел Гордон Беннет, сообщил он. — Это было в 1902 году, когда С. Ф. Эдж привел к победе свой «напье».

— Ты ведь тоже хотел бы участвовать в таких соревнованиях, правда?

— Больше всего на свете, — обычная шутливость сменилась в нем необыкновенной серьезностью. — И я буду в них участвовать, как только закончу учебу.

— А что для этого нужно?

— Придется обзавестись некоторой суммой денег. К тому же у меня есть знакомый — человек по имени Уильямс. Он когда-то служил конюхом в загородном доме моего деда. Сейчас он работает в мастерских Напье. Я убежден, что именно там определяется будущее британского автомобилестроения.:

— Конюх?! Ты явно не сноб, раз не брезгуешь таким знакомством!

— Думаю, и ты тоже.

Тиффани подумала о Джерарде и таинственно улыбнулась. Это воспоминание натолкнуло ее на новую мысль:

— Этот твои дед — он был графом?

— Нет, герцогом.

— Ах, да. — Она помолчала, а потом медленно произнесла: — Странно, но у нас с тобой похожие глаза.

— Это знак родства душ, дорогая!

— Нет, ты не понял. Папа говорил мне, что мои глаза точно такого же цвета, как и у мамы. В вашей семье кого-нибудь звали Алида?

— Что-то не припоминаю. А почему ты спрашиваешь?

Тиффани пересказала вымышленную ее отцом историю — легенду о ссоре в знатном английском семействе, о бегстве супружеской пары с юной дочерью, о трагических событиях в Кейптауне, осиротивших красавицу Алиду, и о ее спасении Кортом.

— Может быть, она была из вашей семьи? — жадно предположила она.

Филип покачал головой.

— Даю тебе слово, что все члены нашей семьи налицо.

— Но, может быть, существовали какие-нибудь дальние родственники, — настаивала Тиффани.

— В нашей семье, конечно, есть и тайны, и парочка паршивых овец, но никто никогда не убегал в Кейптаун.

— А имя Алида тебе знакомо?

— Никогда его не слышал.

— Я могу показать тебе ее портрет.

— Зачем? — недоумевающе сказал Филип, удивленно глядя на нее. — Никак не думал, что ты склонна к романтике, — медленно добавил он.

Тиффани впервые посмотрела на историю своего рождения чужими глазами, и пока она мысленно ее быстро перелистывала, у нее засосало под ложечкой. История матери и ее портрет с детских лет были неотъемлемой частью ее жизни. Обстоятельства жизни Тиффани и врожденные свойства характера привели к тому, что ее юность прошла фактически в одиночестве. Так случилось, что основой ее мира стала легенда. И в это солнечное майское утро Тиффани впервые поняла, что любила — да, любила мать, которую никогда не знала. Или, по крайней мере, она любила придуманный ею образ матери, и если бы этот образ у нее отобрали, не смогла бы пережить потерю.

— Я вовсе не романтична, — напряженно произнесла она. — А ты, похоже, считаешь эту историю несколько… неправдоподобной?

— Именно, — поспешно согласился он, обрадованный, что она сама нашла смягчающую формулировку. — Может быть, семья Алиды была не столь знатна как она предполагала? Ведь для ее родителей было бы так естественно слегка приукрасить свое происхождение.

Тиффани кивнула.

— Ты первый человек, кому я все это рассказала, — сообщила она, — и по твоей реакции могу заключить, что на эту тему лучше помалкивать. Говорить о моей матери я больше не буду, но, — ее глаза засверкали, — приложу все усилия, чтобы выяснить, кем она была. Алида — редкое имя. Но в Южной Африке я встречала человека по имени Дани Стейн, его сестру тоже звали Алида. И вот я думаю… — она оборвала себя и сменила тему. — Сегодня мой последний день в Англии. Пойдем на реку? Или гонки так утомили тебя, что на воду и смотреть не хочется?

— С греблей покончено.

— Почему? Ведь у тебя это прекрасно получается!

Он пожал плечами.

— Оксфорд побил Кембридж, а Баллиоль стал «речным королем». Ради чего теперь стараться? Опять мучиться на тренировках только затем, чтобы повторить то, чего я один раз уже добился?

Тиффани никогда об этом не задумывалась, но сейчас она смутно почувствовала, что в его рассуждениях что-то не так, и что большинство людей думает иначе.

— Ты никогда ничего не добьешься в жизни, если будешь отступать — полушутя-полусерьезно заметила она.

— Мне ничего не надо добиваться — мой отец добился всего до меня.

И вновь усмешка искривила его губы, а в голосе проскользнула горечь, но лишь на мгновение. Тиффани ничего не заметила.

На следующее утро они катались на ялике по Черуэллу, а затем постояли на мосту Магдалены, как в первый день.

— Я буду скучать по тебе, — сказала Тиффани. Она спрашивала себя, чего именно ей будет больше всего не хватать, когда они расстанутся, и решила, что это готовность Филипа участвовать во всех ее затеях. Фрэнк тоже помогал ей бросать вызов условностям, но делал это крайне неохотно, а Филип — с удовольствием и без виноватой оглядки.