Книга Дочь лодочника, страница 18 – Энди Дэвидсон

– Не думай об этом, – приказала она себе.

Лодка неумолимо двигалась вперед в самый темный час ночи.

К тому времени, как показался лодочный пандус за железнодорожной эстакадой, луна уже зашла. Из припаркованного в начале пандуса белого «Бронко» вышли двое мужчин. Миранда сбросила скорость. Затем заглушила двигатель и причалила рядом с баржей. Двое мужчин дождались, пока она привяжет лодку, не спускаясь к ней. Она взобралась на баржу и стала смотреть за тем, как они смотрят на нее. Два силуэта стояли на фоне газоразрядной лампы, изливавшей синеву над землей и деревьями. Один был высоким и широкоплечим, в толстовке с поднятым капюшоном, лицо его скрывалось в тени. Второй – коренастым и лысым. Оба стояли и не двигались.

Миранда почувствовала, как капелька пота скатилась от ее волос на загривок. Затем спустилась вдоль позвоночника, вокруг холодного металла на пояснице. Пульс участился, во рту пересохло. Она вытащила из лодки «Иглу» и ступила на росистую траву у подножия пандуса. Вопросительно подняла термобокс над головой.

Сверчки на берегу смолкли, когда высокий прогромыхал:

– Тридцать шагов вверх по пандусу, потом стой.

С трясущимися руками, она опустила бокс на уровень талии и медленно двинулась, стараясь сохранять спокойствие. Тридцать шагов, остановилась.

Высокий двинулся с места, блеснув серебристой цепью на штанах. Он был огромный – настоящий великан. Шагал со странной, небрежной грацией в тяжелых байкерских сапогах, зацепив большие пальцы за карманы джинсов. Оказавшись вблизи, он сбросил с головы капюшон, и Миранда невольно отпрянула на шаг. У него оказались коротко подстриженные волосы и квадратная челюсть, а татуированное лицо напоминало череп: на щеках были изображены зубы, на носу – черный треугольник с зазубринами. Под глазами и над ними, а также от уголков рта тянулись трещины. В яремной ямке висел кулон в виде вороньей лапы на кожаном шнурке.

– Как тебя зовут? – спросил он мягким, почти доброжелательным тоном.

– Какая разница?

Великан улыбнулся.

Миранда поставила «Иглу». Банки внутри снова звякнули.

– Открой.

Она села на корточки, помня о холодном револьвере, касавшемся ее кожи. Открыла бокс. Великан протянул руку, и она увидела, что та тоже была вся в татуировках. По тыльной стороне пальцев тянулись тонкие кости. Миранда передала ему одну банку. Великан повернулся в смутном свете.

– Мексиканская, – сказал он. – Дерьмо. Пестицидов много. Красавчик Чарли за это поручился. Сказал, оно того стоит. Это правда?

– Я это не курю, – сказала Миранда. – Только вожу.

Великан поставил банку на место и понес термобокс вверх по пандусу. Потом тихонько поговорил с партнером. Коренастый стоял в белой футболке, заправленной в джинсы, кожаной куртке и ковбойских сапогах. Лицо было усеяно прыщами. Он взял «Иглу» у великана и отнес к «Бронко», затем открыл багажник, положил туда бокс и взял пенопластовый ящик, вроде того, в каком Миранда хранила мелкую рыбу в магазине. Коренастый вернулся и поставил ящик на землю перед Мирандой. Ящик был запечатан прозрачной упаковочной лентой, дважды обернутой вокруг. На крышке черным маркером было нацарапано единственное слово: ПАСТОРУ.

– Это наша плата? – спросила Миранда.

– Скажи пастору, – ответил коренастый скрипучим голосом, – оно во рту. – Он ухмыльнулся, показав острые, как у акулы, зубы.

Пот выступил у Миранды под мышками и заструился по спине. Нагнувшись за ним, она почувствовала, как задралась рубашка, явив пистолет. Что бы ни лежало внутри, оно было большое, тяжелое и вмерзло в старый лед. Встав, она позволила подолу свободно упасть и двинулась вниз по пандусу, надеясь, что пистолет не выпирал у нее под рубашкой.

– Погоди, – сказал великан.

Она замерла.

В салоне «Бронко» включился верхний свет, когда коренастый потянулся за каким-то невидимым грузом на переднем сиденье. Он пинком захлопнул дверь, и в руках у него уже был спящий ребенок – девочка, завернутая в серапе ^[13]. Босые ножки торчали из-под шали, раскачиваясь при каждом шаге, пока двое мужчин спускались по пандусу.

Миранда почувствовала, как что-то внутри нее перевернулось.

– Что это значит? – спросила она.

Великан, не обращая на нее внимания, вытащил из кармана толстовки шприц с прозрачной жидкостью.

Миранда рывком опустила пенопластовый ящик на землю, его содержимое расплескалось.

– Что это значит? – повторила она вопрос, на этот раз громче. Страх в ее голосе уступал место ярости.

Великан, зажав зубами пластиковый колпачок шприца, снял его с иглы. Затем потянулся к серапе и ухватил девочку за предплечье, закатал рукав хлопчатобумажной пижамы с розовыми крылатыми поросятами. На руке виднелись тонкие белые шрамы. На сгибе локтя – множество следов от уколов.

Миранда выхватила с поясницы свой тридцать восьмой калибр и большим пальцем взвела курок.

– Стой, – сказала она, но услышала слабость в собственном голосе. Это прозвучало скорее как просьба, чем как приказ, и Миранда сразу поняла – как часто понимала в момент, когда выпускала стрелу и та уходила выше или ниже, – что просчиталась.

Великан выплюнул колпачок шприца себе в руку и закрыл иглу.

Затем сделал три медленных шага навстречу Миранде.

Как легко это, наверное, было – нажать на спусковой крючок. Между дулом и целью было такое маленькое расстояние, но он был человеком, а не оленем, не кроликом, не бутылкой из-под пива. Ее палец замер. Пистолет – это лишь кусок металла, не часть ее, не вещь, и ее слабость распространялась по всему телу. Ее будто разоблачили, застигли врасплох. Словно у нее не осталось стрел. То же самое она чувствовала, когда ей было десять и она случайно наткнулась в низинах на кабана. Огромного, лохматого, облепленного мухами, с изогнутыми, как серпы, клыками. Тогда только стрела Хирама, вылетевшая из-за деревьев, спасла ее от того, чтобы ее выпотрошили.

Великан протянул руку и взял пистолет.

– Мне не нужно говорить, в чем ты сейчас ошиблась, так ведь? – сказал он.

Он схватил ее за запястье и повернул кругом, обхватил мощной рукой за горло. Она вцепилась в его предплечье, ощутив дыхание у себя над ухом и запах жвачки, когда он сказал:

– Держу пари: судя по тому, как ты только что встала в стойку для стрельбы, ты понимаешь, что нужно делать. Но раз вытаскиваешь пушку, надо стрелять, а ты этого не сделала, Какая-Разница. – Он сильнее сжал ее горло.

Миранде стало трудно дышать.

Когда он говорил, его красный язык извивался в пасти черепа, вытатуированного у него на лице.

– Это девчонка – никто. И все души, что мы сожгли, чтобы ее достать, тоже были никем. Мы ее хорошо накачали. Такая вот сегодня плата. Завтра, может, еще что-нибудь будет. А пока подумай вот о чем: что было самое худшее из того, что с тобой делал мужчина?