Книга Милое дитя, страница 56 – Роми Хаусманн

– Навсегда?

– Думаю, что так.

– Но почему?

– Ханна… – начал я, хоть и не представлял, что хочу ей сказать, но меня прервала Карин:

– Потому что там произошло кое-что плохое.

Я внутренне сжался и бросил на Карин предостерегающий взгляд. Ханна, вероятно, еще не понимала, что произошло в хижине, и, на мой взгляд, вводить ее в курс дела должны были специалисты. И тот факт, что они до сих пор в этом не преуспели, лишний раз показывал, как осторожно следовало с ней обращаться. Но высказывать подобное при Карин я, конечно же, не стал. Она тотчас напомнила бы, как часто я в последнее время называл этих специалистов бездарными идиотами.

Однако, к моему изумлению, Ханна сразу кивнула.

– Думаю, Йонатан все равно не сумел вычистить все пятна с ковра.

Карин с шумом втянула воздух.

– Только нам все равно нужно съездить туда, дедушка. Там осталась Фройляйн Тинки. А она ведь еще не знает, что мы больше не живем в хижине.

– Съездим, Ханна, обязательно, – ответил я и заработал предостерегающий взгляд от Карин.

Хочу быть уверенным, что Ханна почувствует себя здесь как дома. Что все в конечном счете наладится. И все-таки этой ночью мне не спится. Не желаю придавать какое-либо значение слабому, гложущему сомнению. Нельзя, чтобы Карин в итоге оказалась права, усомнившись, что мы сможем стать семьей. Снова стать семьей, как раньше… За этими мыслями я, вероятно, все же задремал.

Я привык, что Карин просыпается среди ночи. Это происходит уже не первый год после исчезновения Лены. В какой-то момент она просто встает с постели. Отправляется в ванную, спускается на кухню выпить стакан воды или сделать чай, или читает в гостиной, пока не начнет клонить в сон. За долгие годы я уже перестал воспринимать шум крана или шаги по лестнице. Обычно я лишь на миг приоткрываю глаза, в крайнем случае перевернусь на другой бок.

Но этой ночью я просыпаюсь.

Крик.

Протягиваю руку к выключателю прикроватной лампы.

Крик, голос Карин.

Подскакиваю в постели, мой пульс не поспевает за телом. Ноги ищут опору.

Крик доносится снизу. Что-то грохочет – наверное, стул. «Столовая», – проносится у меня в голове.

На шатких ногах добираюсь до двери из спальни.

Кто-то проник в дом, кто-то напал на Карин. «Оружие, – думаю я, – мне нужно, оружие, и у меня его нет». Единственное, что приходит на ум, – кочерга в стойке у камина; только вот она в столовой, где сейчас Карин.

Спотыкаясь, бегу по коридору, порываюсь заглянуть в старую комнату Лены. Мысль о Ханне вытесняет стремление защитить Карин. С ней ничего не должно случиться.

Тут я снова слышу голос Карин и замираю.

– Какого черта ты делаешь? – кричит она.

И в ответ ей звучит робкое:

– Невежливо не помахать в ответ.

Ханна! Ханна ей ответила.

Я преодолеваю последние шаги по коридору, сбегаю по лестнице, пролетаю через прихожую – в залитую светом столовую. Карин держит Ханну за предплечье.

– Что стряслось? – спрашиваю я и недоуменно озираюсь. Никаких взломщиков, никакой борьбы, только Ханна и Карин.

– Я поймала ее возле окна!

Ханна болезненно кривится в железной хватке Карин. Я подскакиваю и высвобождаю тонкую ручку Ханны.

– Я не знала, что мне нельзя подходить к окнам. Я сожалею.

– Конечно, тебе можно подходить к окнам, Ханна, – успокаиваю я внучку и, чтобы развести обеих, беру Карин за плечи и оттесняю в сторону. – Да что случилось-то?

– Я спустилась налить стакан воды и услышала, как она возится со ставнями. Думала, это грабитель. – Карин сама с трудом переводит дух. Я подвожу ее к обеденному столу и усаживаю на стул. Ее трясет. – Она говорит, кто-то бросал камешки в окно в ее комнате.

– Это правда. Я не вру, – вмешивается Ханна. – Только я не могла разглядеть, кто это, и спустилась сюда. Отсюда лучше видно улицу.

– Спасибо, что лишь посмотрела в окно, а не открыла дверь, чтобы выглянуть, – с едким сарказмом замечает Карин, опирается локтями о стол и складывает ладони у лба.

– Перед домом кто-то есть? – Мое тело машинально устремляется в направлении камина, за кочергой.

– Нет, никого там нет, – останавливает меня Карин. – Должно быть, Ханна спугнула его, приветливо помахав ему.

– Карин, хватит, прошу тебя. – Я киваю на Ханну.

Девочка и без того выглядит жалко в ночной сорочке от благотворительного фонда, слишком большой и к тому же слишком тонкой для осенней поры. Голова ее виновато клонится, узкие плечи опущены.

– Ханна, – я подхожу к ней и тяжело опускаюсь на корточки, – не расскажешь, что произошло?

– Кто-то стоял в саду и бросал что-то в мое окно. Сначала я подумала, что пошел дождь. По звуку было похоже – такой тихий, мелкий стук… Но потом решила, что лучше посмотреть. Смогла разглядеть только тень и потому спустилась сюда.

– И перед окном кто-то стоял?

Ханна кивает.

– Он помахал мне, а я – ему.

– Ты видела, кто это?

– Снаружи еще очень темно.

Я глажу ее по руке, чтобы успокоить.

– Не бойся, я сейчас посмотрю. Поднимайся в свою комнату и ложись, хорошо?

Ханна снова кивает и, повернувшись через плечо к Карин, добавляет:

– Сожалею. И обещаю, что больше не подойду к окну без разрешения.

Карин только вздыхает. Я отвечаю за нее:

– Не переживай, Ханна. Ты не сделала ничего плохого. Всё в порядке. А теперь иди, ложись. Мы скоро придем.

Я не спускаю глаз с Карин и одновременно прислушиваюсь к мелким, робким шагам Ханны. Когда шаги затихают на лестнице, я напускаюсь на жену:

– Да что с тобой?

– Я тебя умоляю, – огрызается Карин и опускает руки.

– Может, ей просто приснился плохой сон. А ты на нее набрасываешься!

– Или всё в точности, как я опасалась. – Карин бессильно роняет руку на стол. – Кто-то из этих стервятников решил заночевать перед домом.

– Чушь какая-то. Они разъехались в девять часов, ты же сама слышала звук двигателей. И когда я посмотрел из окна, там уже никого не было. Они поняли, что здесь им ничего не светит.

Карин словно и не слышит меня.

– А стараниями Ханны у них появится еще одна фотография… Я тебе говорила, Маттиас! С самого начала говорила, что не хочу повторения. Не хочу снова каждое утро читать о себе в газетах.

Она поднимается так резко, что стул едва не опрокидывается, успевает ухватиться за спинку и задвигает его обратно под стол.