Книга Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем, страница 338 – Вячеслав Никонов

Духонин дождался, когда к аппарату подойдет Черемисов, у которого спросил о причине: отмены отправки войск.

— Это сделано с согласия Главковерха, полученного мною от него лично. Известна ли вам обстановка в Петрограде?

— Будьте добры мне подробно сообщить обстановку, и где сейчас находится Главковерх?

— Временное правительство прежнего состава уже не существует; власть перешла в руки революционного комитета; казачьи полки остались пассивны в своих петроградских казармах, броневики перешли на сторону революционного комитета. Сегодня вечером кто-то, по-видимому, правые элементы, назначили генерал-губернатором Петрограда Кишкина, принадлежность которого к кадетским партиям известна на фронте. Это назначение вызвало резкий перелом в войсковых организациях фронта не в пользу Временного правительства, в Петрограде привело к тому, что революционные войска заняли Штаб округа и, по-видимому, прекратили деятельность генерал-губернатора. Керенский от власти устранился и выразил желание передать должность Главковерха мне, вопрос этот, вероятно, будет решен сегодня же. Благоволите приказать от себя, чтобы перевозки войск в Петроград, если они производят на других фронтах, были прекращены. Главковерх у меня. Не имеете ли Вы что передать ему?

— Можно ли просить его к аппарату?

— Невозможно в его интересах. Будете ли Вы что-нибудь говорить.

Духонин пытается возражать: правительство держится, большевики проявляют пассивность.

— Если Главковерх Керенский предполагает передать должность Вам, то я во имя горячей любви к Родине умоляю Вас разрешить мне передать об этом Временному правительству, с которым есть у меня связь. Вас же — не останавливать отданных распоряжений о движении войск, назначенных в Петроград.

— Извините, Николай Николаевич, меня давно уже зовут, можно ли будет Вас вызвать часа через два» ^[3017].

Почему Черемисов отказался позвать к прямому проводу Керенского? Мельгунов считает бесспорным, что вызов «с квартиры Барановского к прямому поводу мог грозить Керенскому большими осложнениями — в Псков было предано уже распоряжение ВРК об аресте Керенского, в Пскове действовал уже большевицкий местный ВРК, пытавшийся установить контроль над телеграфными аппаратами в Штабе» ^[3018]. Как ясно из предыдущего разговора, еще раньше о приостановке войск узнал от Черемисова главнокомандующий Западным фронтом генерал Балуев, выслушавший от Главковерха и его анализ ситуации в столице.

Балуев тут же передал содержание разговора с Черемисовым в Ставку, поделившись главным опасением:

— Я только опасаюсь, чтобы Северный фронт не испортил мне всего дела и не колыхнул бы моего фронта, необходимы быстрые и решительные действия Николая Николаевича, чтобы удержать Главкосева в должных границах и чтобы Северный фронт (не) отделился в своих воззрениях и действиях от нас ^[3019].

А что же Краснов и его части, которые были в авангарде направленных в столицу войск? В 11 ночи генерал прибыл на станцию Остров. «Глухая осенняя ночь. Пути Островской станции заставлены красными вагонами. В них лошади и казаки, казаки и лошади. Кто сидит уже второй день, кто только что погрузился…

— Комендант станции говорит, — нет разрешения выпустить эшелоны.

Пошел к коменданту. Комендант был сильно растерян и смущен.

— Я ничего не понимаю. Получена телеграмма выгружать эшелоны и оставаться в Острове, — сказал он…

Я послал за автомобилем, сел в него с Поповым и погнал в Псков» ^[3020].

В ночь с 25 на 26-е никаких воинских частей на Петроград не шло. Большевики имели свободу действий.

Второй Всероссийский съезд Советов все не открывался. Ленин ждал взятия Зимнего. Меньшевики и эсеры просили время для завершения консультаций, которые не прекращались вплоть до открытия съезда. Большинство их руководства настаивало на том, чтобы с него уйти. Суханов был категорически против: «Во-первых, съезд был совершенно законным, и законности его никто не оспаривал. Во-вторых, съезд представлял самую подлинную рабоче-крестьянскую демократию, и надо сказать, что немалая часть его состояла из участников первого, июньского… В-третьих, спрашивается, куда же уйдут с советского съезда правые меньшевики и эсеры? Куда уйдут они из Совета?… И почему? Зачем? Потому что съезд объявит власть Советов, в которой ничтожному меньшевистско-эсеровскому меньшинству не будет дано места! Я сам признавал этот факт роковым для революции. Но почему это связывается с уходом из представительного верховного органа рабочих, солдат и крестьян?… Единственный аргумент, который пришлось слышать от правых: большевистская авантюра будет ликвидирована не нынче завтра; Советская власть не продержится дольше нескольких дней, и большевиков в такой момент надо изолировать перед лицом всей страны; их надо бить сейчас всеми средствами и загнать их в угол всем бичами и скорпионами» ^[3021].

Регистрация делегатов показывала, что большевиков и левых эсеров среди них если и большинство, то минимальное. О партийном составе съезда сведения самые противоречивые. Оно и понятно: «в суматохе событий регистрировались не все делегаты; незарегистрированными также остались приехавшие с опозданием» ^[3022]. Поэтому данные анкетной комиссии дают условные цифры: к моменту открытия съезда зарегистрировались 649 делегатов, из которых 390 — большевики, 160 — эсеры, 72 — меньшевики, 27 — другие ^[3023]. Перевес шаткий, но Ленин очень надеялся, что правые социалисты в знак протеста покинут съезд, и тогда можно будет принять любое решение.

Наступала ночь, и держать делегатов в зале становилось все труднее. «Делегаты нервно бегали по фракциям и коридорам, собирались в кучки, загораживая проход, сплошной толпой стояли в буфете. Всюду мелькали винтовки, штыки, папахи. Усталая охрана дремала на лестнице: солдаты, матросы, красногвардейцы сидели на полу коридора, прижимались к стенам. Было душно, грязно… Съезд открывался далеко не в торжественной обстановке: он открывался среди огня и, казалось, среди самой спешной и черновой деловой работы» ^[3024].