Онлайн книга «Мужчина апреля»
|
Бам! Мощная рука не дала автоматическим дверям лифта закрыться. – Пожалуйста. Как хотите. Можем и по лестнице. – Голос только притворялся веселым, а стал – холодным. О черт! Терпеть не могу таких баб. Едва даешь им понять, что не играешь в их лиге или в их игры, сразу реагируют так, будто ты пришла спереть у них сумочку. – Меня взвесили недавно. Штраф отрабатываю, – соврала я. Марта засмеялась: – Пойдемте. Лед снова был сломан. Шикарная задница, невольно позавидовала я: два мощных полушария покачивались передо мной. Красиво. Женское тело по определению красивее мужского, с этим ничего не поделаешь. Эстетическую данность невозможно отрицать. Я это признаю. Просто женское тело меня не возбуждает. Мне не хотелось переспать с Мартой. Мне и с Никой не больно-то хотелось. А жаль. Это сильно бы упростило мою личную жизнь. Как верно заметила Адель: женщин много. – Что, простите? – Я поняла, что пропустила вопрос. Опять грудной смешок. – Вас точно не в честь Эфрон назвали? Вы рассеянны, как все литераторы. – Как раз литераторы весьма наблюдательны. Марта на миг заткнулась. И я заговорила: – Партнерша Греты сообщила, что та в последнее время испытывала сильный стресс, связанный с ее политической деятельностью. – Ну еще бы! Я полагаю, стресс – это слабо сказано. Я остановилась. Марта обернулась: – Что? – Слабо сказано? – Ее карьера закончилась в один день. Врагу не пожелаешь. Вот теперь она застала меня врасплох. – Простите? Она засмеялась: – Просто это не успело попасть в новости, а теперь уже не важно. Ведь Грета мертва. Какая ужасная судьба! И какой ужасный выбор сделала Грета! Мне так искренне ее жаль. В окно на лестничной площадке лился дневной свет. Волосы Марты светились ореолом. – Оно того не стоило, – добавила она. – Что? – Политика. Карьера. Но для таких людей, как Грета, политика и есть жизнь. Положа руку на сердце: чем бы она могла еще заниматься? Заседать в каком-нибудь фонде? Занимать какую-то почетную бессмысленную должность? Выступать с лекциями? Я смотрела в пол, все еще переваривая услышанное. – Вы не знали! – поняла Марта. – Никто пока не знает. Я имею в виду, в курсе был только узкий круг. Когда Грета умерла, она уже не была министром. Накануне премьер потребовала, чтобы она добровольно ушла в отставку. А когда Грета решила опереться на нас… на собственную партию, мы были вынуждены принять тяжелое, но необходимое решение. Объявить ей вотум недоверия. Мы не могли поставить под удар нашу коалицию и наше дело. Кто мог подумать, что в ответ Грета сделает такой… мелодраматический жест. Не похоже было, что Марта сильно убивалась по Грете. В ее голосе звякнула злость. – А теперь получается, мы все вроде как виноваты в ее смерти. – Я не из отдела суицидов, – остановила ее я. Марта вскинула удивленный взгляд, удивленный и злой, будто я ее надула: – Вы журналистка?! Я показала удостоверение: – Я расследую пропажу кролика. Из дома Греты. Марта изучила мое удостоверение: – Не знала, что у них был кролик, – и добавила, поджав губы: – А раньше вы выглядели лучше. Я проигнорировала ее хамство: – Раньше и трава была зеленее. Проект МЕМО был встречен в вашей партии критикой, я верно вас поняла? Марта пожала крупными плечами: – МЕМО был страстью Греты. А в политике страстям нет места. Наша критика была единодушной и справедливой. – И послужила толчком к самоубийству. Губы Марты приоткрылись, лицо уже собралось в гневную гримасу. И вдруг – обмякло. – Думаете, я не знаю, что мне теперь придется с этим жить? Я смутилась: – Простите… Вы давно знали Грету? – Мы вступили в партию в один год, студентками. В молодежное крыло. Грета быстро пошла вверх, но связи и дружбы, завязанные в молодости, остаются всегда с нами, всегда чем-то большим… Тем труднее – и необходимее – сохранять объективность друг к другу как к коллегам по партии, – опять ощетинилась она. – Особенно когда лидер партии теряет под ногами почву. – Даже так? Грета потеряла почву? – Грета уделяла МЕМО непропорционально много внимания. Особенно при ее занятости. Это стало мешать всему. Нашим политическим альянсам. Нашей платформе. Нашему образу в глазах избирателей прежде всего. Но как определить, что пропорционально, а что – нет, когда речь идет о таких вещах, правда же? – Каких? – Совесть. – Но Грета же не виновата в том, что мужчины умирают. – Есть коллективная ответственность, – заметила Марта. – Люди умирают, а мы ничем не можем им помочь. Пока не можем. Только сохранить о них память. Хотя сами понимаем, что никто никогда эти страницы, эти профайлы в МЕМО смотреть не станет. Все эти мертвецы. Которые, извините, платят за ошибки и заблуждения своих предшественников. Никому они попросту не интересны. Ни живые, ни мертвые. Вот что по-настоящему грустно. Только при чем здесь ваш кролик? – А угрозы? Марта засмеялась. Повернулась и пошла вверх по лестнице. Я потопала следом. Дышала она ровно. А у меня уже покалывало бок. – Истерические выбросы радикалок? – усмехнулась она. – Вы про это? – А были и другие угрозы? Марта остановилась и обернулась: – Какое отношение это имеет к кролику? – Он реагировал на стресс в доме. Я хочу понять, что за этим стоит. – Стресс у кролика?! – Мы стараемся сделать систему совершенной. Насколько можно. Животным не место в доме, – задыхаясь, доложила я основные пункты Закона об адаптации компаньонов, не являющихся людьми. – Искусственная среда обитания – это нарушение их гражданских прав. Но их присутствие благотворно для психического здоровья людей. Поэтому… – Поймите правильно. Это политика. Ничего личного. Да, Партия свободы видела в Грете своего главного политического оппонента. Без оппонентов нет демократии. – Присылать угрозы – не демократия. А преступление. – Их угрозы? Боже мой. Их угрозы – не преступление. – А что? – Театр. Перформанс. Жест. Я возмутилась. Но Марта привыкла к дебатам и не дала мне возразить: – Радикальная партия необходима. Это клапан для тех, кому нужно выпускать пар своего недовольства. Если этот клапан перекрыть, то пар будет скапливаться, давление расти, и – бум! – Марта надула щеки, пыхнула губами, хлопнула кулаком в ладонь. И спокойно добавила: – А зачем? |