Книга Когда я закрываю глаза, страница 40 – Ава Рид

Хуже всего, что я сразу же почувствовала острую необходимость поговорить об этом с Сэмом. Растянувшись в кровати на животе, я начала печатать в телефоне.

Сэм пишет…

В отчаянии застонав, я прикрыла глаза. Меня навестил юноша, с которым мы были в отношениях. Мы встретились впервые после той ужасной ночи. И все прошло совсем не так, как я себе представляла. Это получилось неестественно. Коряво и даже принудительно. Будто мы оба не хотели видеться. Но это совершенно нормально. Я нервничала, он, без сомнений, тоже, это была не обычная наша встреча. Однако затем я вспомнила поцелуй. Чего-то не хватало. Мурашек. Желания, чтобы поцелуй повторился.

Я открыла глаза. Пальцы запорхали по дисплею.

Последнее сообщение заставило меня улыбнуться. Я с удовольствием бы написала Сэму, как благодарна за все, что он делает. За то, что он есть. Просто так. Однако в сообщении я написала совсем другое.

Понятия не имею, почему я спросила именно это.

Я ждала. Прошла минута, другая…

Но ответ я так и не получила.

Jessie J – Who You Are

Родители сразу заметили, каково мне. Понять это было совсем несложно. Тем утром на меня из зеркала уставилась бледная испуганная девчонка, которую я едва узнала. Папа взял отгулы, и они с мамой решили всю следующую неделю отвозить и забирать меня из школы. И сколько бы я ни уверяла, что в этом нет никакой необходимости, родители твердо стояли на своем. И втайне я была им очень благодарна.

Мы ожидали в приемной. Между мамой и папой я чувствовала себя в безопасности, будто была чем-то очень хрупким. Лу с нами не пошла, она сидела в школе. Я с удовольствием поменялась бы с ней местами. Предстоял постлечебный осмотр, и мы все очень нервничали.

«Вот она, романтика приемной» ^[9], – мелькнуло у меня в голове, и я тут же возненавидела это выражение. Знать не знаю, всегда ли так было, но сегодня я его ненавидела. Прямо сейчас, в эту секунду. Какая нелепость, на мой взгляд. Возможно, это смешно, потому что нет ничего менее романтичного, чем невзрачные холодные стены приемной, и любой придумает способ провести время получше. По-моему, чухня чухней. Приемная должна вызывать в нас благоговение, а не сарказм.

Руки у меня вспотели. Как же страшно… Стало бы легче, будь я в состоянии внятно объяснить, что именно меня так пугает. На обычном обследовании я не боялась бы. Но это обследование – постлечебное. Я еще не до конца выздоровела. И да, я ненавидела выражение «романтика приемной».

– Нора Фрей, – раздалось из динамика.

Мы встали, мама схватила меня за руку. Я хотела выдернуть вспотевшую ладонь – вдруг маме неприятно, – но она сжала ее еще крепче. И не отпустила.

Подошедшая помощница врача дружелюбно поздоровалась и сопроводила нас в один из процедурных кабинетов. На стенах в рамках висели картинки лесов, пустынь и гор. На полу лежал выцветший синий коврик. Перед светлым письменным столом – черные стулья. Мы сели на них и принялись ждать.

Тишина убивала. Наша с родителями тревога казалась ощутимой. Но о чем нам беспокоиться? У меня ведь ничего не болело, головокружений не было. Пока все замечательно.

Дверь открылась, и в кабинет вошел мужчина. Доктор Бах. Короткие темные волосы, угловатый подбородок, серьезный взгляд, который слегка смягчился, встретившись с моим.

Сдержанно, но дружелюбно поздоровавшись, доктор Бах сел напротив нас.

– Как ты, Нора?

Этот вопрос доводил меня до отчаяния. Последние две недели мне постоянно его задавали.

– Вроде хорошо, – пожала я плечами.

– Судя по данным, которые мне прислал из больницы твой лечащий врач, операция прошла успешно. Никаких осложнений. Сегодня я осмотрю шрам. Надо удостовериться, что он хорошо зажил.

Доктор Бах снова поднялся и попросил меня прилечь на кушетку в углу комнаты. Родители внимательно следили за происходившим.

Пальцы доктора Баха приятно холодили мою разгоряченную кожу, успокаивали нервы, которые быстро трепетали, будто крылья колибри. Я повернула голову, чтобы доктору лучше было видно рану. Он убрал в сторону мои волосы. Прикосновение к шраму я едва заметила, это было совсем не больно. Только слегка зудело.

– Чувствуешь?

Осторожное надавливание.

– Да.

– Больно? Тянет?

– Нет.

– Хорошо, – отойдя, доктор Бах кивнул. – Спокойно садись прямо.

Он улыбнулся сначала родителям, затем мне.

– С раной никаких проблем нет, все зажило, можете не волноваться. Ни покраснений, ни отеков, ни воспалений. Это прекрасно.

Родители с облегчением вздохнули. Мама взяла папу за руку.

– Есть какие-нибудь жалобы? Не бывает сильных головных болей? Колющего ощущения в затылке или во лбу? Давления?

Я покачала головой.

– Тошнота, головокружение? – продолжил доктор Бах. Достав из нагрудного кармана маленький фонарик, он наклонился ко мне и посветил им в глаза, сначала в левый, потом в правый.

– Нет. Со мной все хорошо, – выдавила из себя я.

Доктор Бах кивнул:

– Замечательно.

– Нора, – прошептала мама, умоляюще посмотрев на меня. «Скажи ему», – сквозило в ее словах. Во взгляде папы я прочла то же самое.

Разумеется, от доктора Баха это не укрылось. Слегка сощурив глаза, он пристально посмотрел на меня.

– Есть что-то, о чем ты хочешь рассказать, Нора?

Он пододвинул табуретку и сел напротив меня. Терпеливо ждал, предоставив мне необходимое пространство.

Меня вдруг прошиб пот. Я услышала тикание. В кабинете где-то были часы. Тик-так, тик-так, тик-так… Кровь стучала в ушах, я впилась ногтями в кожаную поверхность кушетки.