Книга Прислуга, страница 70 – Кэтрин Стокетт

— Я думала, — шепчет она, — что если побольше лежать, если приглашу кого-нибудь заниматься домом и кухней, может, сумею сохранить этого. — И опять слезы. — Я так хотела, чтобы этот малыш был похож на Джонни.

— Мистер Джонни очень красивый мужчина. И волосы такие хорошие…

Мисс Селия удивленно опускает полотенце.

Я всплескиваю руками, внезапно поняв, что натворила. Бормочу:

— Мне нужно подышать свежим воздухом, жарко здесь.

— Откуда вы знаете…

Надо бы соврать, но никак не могу придумать что, поэтому просто сознаюсь:

— Мистер Джонни однажды пришел домой и обнаружил меня.

— Что?

— Да, мэм. Он не велел вам рассказывать, чтобы вы думали, что он гордится вами. Он так вас любит, мисс Селия. По лицу видно, как сильно любит.

— Но… как давно он знает?

— Несколько… месяцев.

— Месяцев? Он… он огорчился, что я солгала ему?

— Да нет же! Он даже звонил мне потом домой, чтобы я даже не думала увольняться. Говорит, боится умереть с голоду, если я уйду.

— Ох, Минни, — всхлипывает она, — простите. Простите меня за все.

— Да ладно, в моей жизни бывало и похуже.

Например, синие волосы. Ланч на морозе. А теперь еще и это. В унитазе все еще лежит ребенок, с которым кто-нибудь должен что-то сделать.

— Я не знаю, как мне быть, Минни.

— Доктор Тейт сказал, продолжать попытки, значит, надо продолжать попытки.

— Он кричит на меня. Говорит, что я теряю время, валяясь в кровати. Он такой гадкий, ужасный человек. Я больше не могу. — Она прижимает полотенце к глазам. И чем горше плачет, тем бледнее становится.

Пытаюсь влить в нее еще несколько глотков кока-колы, но она отказывается. С трудом поднимает руку, чтобы отмахнуться от меня.

— Мне… дурно. Я…

Хватаю ведерко, подставляю, смотрю, как мисс Селию рвет. А потом чувствую что-то влажное. Опускаю глаза — кровь льется так сильно, что дотекло уже до места, где я сижу. С каждым рвотным позывом кровь прямо выплескивается из нее. Она потеряла уже больше, чем может выдержать человек.

— Ну-ка, сядьте, мисс Селия! Дышите, живо, — командую я, но она лишь обессиленно падает на меня.

— Нет уж, вы не собираетесь отдавать концы, ну-ка!

Пытаюсь удержать ее, но она вся обмякла, а у меня в глазах слезы. Чертов доктор уже должен быть здесь. Он должен был прислать «скорую помощь». За двадцать пять лет, что я прибираюсь в чужих домах, мне никто никогда не объяснял, что делать, если ваша белая хозяйка помирает у вас на руках.

— Мисс Селия, очнитесь! — ору я, но она лежит рядом неподвижным белым комом, и мне остается только сидеть, дрожать и ждать.

Проходит очень много минут, прежде чем раздается звонок в дверь. Аккуратно опускаю голову мисс Селии на полотенце, снимаю туфли, чтобы не оставлять кровавых следов по всему дому, и несусь к двери.

— Она отходит! — с порога сообщаю доктору, а медсестра спешит за мной в спальню, как будто знает дорогу, достает нюхательную соль, сует под нос мисс Селии, та встряхивает головой, тихонько всхлипывает и открывает глаза.

Сестра помогает мне освободить мисс Селию от окровавленного халата. Глаза у нее открыты, но бедняжка едва держится на ногах. Застилаю кровать старыми полотенцами, и мы укладываем ее в постель. Иду в кухню, где доктор Тейт моет руки.

— Она в спальне, — говорю ему. Не в кухне, ты, жаба.

Ему за пятьдесят, доктору Тейту, он выше меня на добрых полтора фута. Кожа у него очень белая и лицо такое длинное, вытянутое, — никаких чувств на нем.

Наконец-то он направляется в спальню, протягивает руку к двери, и тут я решаюсь тронуть его за локоть:

— Она не хочет, чтобы ее муж знал. Он ведь не узнает, правда?

Доктор смотрит на меня, как положено смотреть на черномазых, и спокойно так отвечает:

— Вам не кажется, что это его дело?

Потом входит в спальню и захлопывает дверь у меня перед носом.

Брожу по кухне туда-сюда. Проходит полчаса, затем час, а я жутко переживаю — что мистер Джонни вернется домой и все узнает, что доктор Тейт позвонит ему, что они оставят младенца в унитазе и мне придется разбираться с этим. Голова кругом. Но вот в дверях появляется доктор Тейт.

— С ней все в порядке?

— У нее истерика. Я дал ей успокоительное.

Медсестра проходит мимо нас к выходу, в руках у нее белая металлическая коробка. Я выдыхаю с таким облегчением, словно впервые за несколько часов.

— Присматривайте за ней завтра. Если будет слишком возбуждена, дайте еще одну таблетку. — Он протягивает мне белый бумажный пакет. — Кровотечение пока возможно. Но не звоните мне, если оно не слишком сильно.

— Вы ведь не расскажете мистеру Джонни об этом, правда, доктор Тейт?

Он раздраженно шипит:

— Проследите, чтобы она не пропустила прием у меня в пятницу. Я не намерен ездить в такую даль только потому, что она слишком ленива, чтобы посетить врача.

И удаляется, понимаешь, хлопнув дверью.

Часы бьют пять. Мистер Джонни будет дома через полчаса. Хватаю «клорокс», тряпки и ведро.

Год 1963-й. Космическая эра. Человек облетел вокруг Земли на ракете. Изобрели пилюли, которые помогают замужним женщинам не забеременеть. Банку пива можно открыть одним движением пальца, и открывалка больше не нужна. А в доме моих родителей жарко так же, как в 1899-м, когда прапрадедушка его построил.

— Мамочка, ну пожалуйста, — умоляю я. — Когда у нас будет кондиционер?

— До сих пор мы вполне обходились без электрического охладителя, и я не намерена портить свои окна этими вульгарными приспособлениями.

Так что на исходе июля мне пришлось перебраться со своего чердака на террасу в задней части дома. В детстве мы с Карлтоном и Константайн, бывало, спали здесь летом, если родители уезжали на загородные вечеринки к приятелям. Константайн всегда надевала старомодную ночную рубаху, закрывавшую ее от подбородка до пят, даже если жара стояла как в преисподней. На ночь она всегда нам пела. А голос был такой чудесный, что я не могла представить, как это она никогда не училась пению. Мама всегда говорила, что без регулярных занятий невозможно толком научиться чему-либо. Как это все же странно — вот она была здесь, на этой террасе, а теперь ее нет. И неизвестно, увижу ли я ее вновь.

Рядом с раскладушкой, на облупившемся, заржавленном металлическом столике пристроилась пишущая машинка. На полу валяется красная сумка. Папиным платком я вытираю потный лоб, прикладываю соленый лед к запястьям. Даже здесь, на террасе, стрелка термометра поднимается с 89 до 96, а затем до полных 100 градусов. [34] Хорошо хоть Стюарт не приезжает днем, в самую жару.