
Онлайн книга «Сладость на корочке пирога»
— Не твое собачье дело, — ответствовала я. — Я не твоя рабыня. — Тебя все искали. Мы с Даффи сказали, что ты сбежала из дому, но, похоже, нам не стоило рассчитывать на такую чертовскую удачу. — Чертовски неприлично употреблять слово «чертовский», Фели… Ты не должна это делать. И не надо так надувать щеки — ты становишься похожа на перезрелую грушу. Где отец? Как будто я не знала. — Он не выходил весь день, — ответила Даффи. — Думаешь, он расстроен утренним происшествием? — Трупом в хозяйстве? Нет, я бы не сказала, ничего общего с этим делом. — Так я и думала, — протянула Фели, снова открывая крышку рояля. Встряхнув волосами, она погрузилась в первую из «Вариаций Голдберга» Баха. Она была медленной, но тем не менее красивой, хотя даже в свои лучшие дни Бах, на мой вкус, и в подметки не годился Пьетро Доменико Парадизи. И тут я вспомнила о «Глэдис»! Я оставила ее в «Тринадцати селезнях», где ее может заметить любой. Если полиция еще не заявилась туда, она скоро там будет. Интересно, пришлось ли Мэри или Неду рассказать о моем визите? Если да, рассудила я, инспектор Хьюитт уже приехал бы в Букшоу, чтобы сделать мне выговор. Через пять минут, в третий раз за сегодня, я снова отправилась в Бишоп-Лейси — теперь пешком. Прячась за оградами и перебегая между деревьями при звуках приближающихся машин, я сумела добраться кружными путями к дальнему концу Хай-стрит, который в это время суток обычно пустовал. Быстрый рывок через декоративный садик мисс Бьюдли (водяные лилии, каменные аисты, золотые рыбки и красный лакированный мостик) привел меня к кирпичной стене, окружающей двор «Тринадцати селезней». Тут я пригнулась и прислушалась. «Глэдис», если никто ее не тронул, должна быть прямо за стеной. За исключением доносившегося издалека тарахтения трактора не было слышно ни звука. Но только я собралась совершить вылазку за стену, как услышала голоса. Точнее, один голос — это был Тулли. Я бы услышала его, даже если бы оставалась в Букшоу и заткнула уши затычками. — В жизни не видел этого парня, инспектор. Осмелюсь предположить, что это его первый приезд в Бишоп-Лейси. Я бы помнил, если бы он приезжал раньше; Сандерс — это девичья фамилия моей покойной жены, благослови ее Господь, и я бы обратил внимание, если бы регистрировал однофамильца в учетной книге. Можете поставить на это пять фунтов. Нет, он не выходил во двор, он пришел через переднюю дверь и поднялся в номер. Если вы и найдете улики, то либо там, либо в баре. Он потом ненадолго спустился в бар. Заказал пинту коктейля, осушил одним махом, чаевых не оставил. Так полиция знает! Возбуждение забурлило внутри меня, словно имбирное пиво, не потому, что они установили личность жертвы, а потому, что я побила их одной левой. Я не смогла сдержать самодовольной улыбки. Когда голоса стихли, я, прикрываясь листом лопуха, выглянула поверх стены. Двор был пуст. Я перемахнула через стену, схватила «Глэдис» и украдкой выбралась на пустую Хай-стрит. Вылетев в Коровий переулок, я повторила свой утренний маршрут — мимо библиотеки, «Тринадцати селезней» и вдоль реки, затем на Обувную улицу, мимо церкви и в поля. Подпрыгивая на кочках, мы ехали — «Глэдис» и я. Отличная компания — моя «Глэдис». Ну и ну у миссис Портер ночки! У нее дочки Моют ножки содовою в бочке! [26] Этой песенке меня научила Даффи, но только взяв с меня клятву никогда не петь ее в Букшоу. Мне казалось, что этот мотивчик отлично подходит для хорошего времяпрепровождения на свежем воздухе и будет особенно кстати сейчас. В дверях меня встретил Доггер. — Мне надо поговорить с вами, мисс Флавия, — сказал он, и я заметила в его глазах напряжение. — Хорошо, — согласилась я. — Где? — В оранжерее, — ответил он, ткнув пальцем. Я последовала за ним вдоль западного крыла дома и через зеленую дверь, встроенную в стену, окружавшую огород. Оказавшись в оранжерее, вы можете чувствовать себя словно в Африке — кроме Доггера, сюда никто не казал носа. Внутрь через вентиляционные окна в крыше лился свет вечернего солнца, отбрасывая лучи на то место, где мы стояли среди скамеек с горшками и резиновыми перчатками. — В чем дело, Доггер? — спросила я небрежно, стараясь подражать интонациям Багза Банни. — Полиция… — сказал он. — Я должен знать, что вы им сказали. — У меня тот же вопрос, — заявила я. — Ты первый. — Ну, этот инспектор… Хьюитт. Он задавал мне всякие вопросы по поводу сегодняшнего утра. — Мне тоже, — сказала я. — Что ты ему сказал? — Простите, мисс Флавия. Мне пришлось сказать ему, что вы пришли и разбудили меня, после того как обнаружили тело, и что я пошел в огород вместе с вами. — Он это уже знал. Брови Доггера взлетели вверх, как крылья чайки. — Знал? — Конечно. Я ему сказала. Доггер присвистнул. — Значит, вы не сказали ему о… об этой ссоре… в кабинете? — Конечно, нет, Доггер! За кого ты меня принимаешь? — Вы не должны никому говорить об этом, мисс Флавия! Никогда! Вот это да! Доггер просит меня объединиться с ним в заговоре молчания против полиции. Кого он защищает? Себя? Отца? Или, может быть, меня? Эти вопросы я не могла задать ему напрямую. Но можно попробовать зайти с другой стороны. — Конечно, я буду молчать, — сказала я. — Но почему? Доггер взял садовую лопатку и начал бросать черную землю в горшок. Он не смотрел в мою сторону, но его выдвинутая вперед челюсть давала понять, что он принял какое-то решение. — Есть вещи, — наконец произнес он, — которые надо знать. И есть вещи, которых знать не надо. — Например? — спросила я. Его лицо смягчилось, и губы сложились в подобие улыбки. — Уходите, — сказал он. В лаборатории я извлекла завернутый в газету сверток из кармана и аккуратно развернула. И застонала от разочарования: езда на велосипеде и лазание по стенам раскрошили улику на мелкие крошки. — Вот черт! — сказала я. — Что ж теперь делать? Я осторожно переложила перо в конверт и спрятала его в ящик среди писем Тара де Люса, которые он писал и получал, когда Харриет было столько лет, сколько мне сейчас. Никому не придет в голову здесь рыться, и, кроме того, однажды Даффи сказала, что прятать вещи лучше всего на самом видном месте. |