Книга Собор. Роман о петербургском зодчем, страница 97 – Ирина Измайлова

Вызов в Комитет оказался на сей раз не пустым. С прескверной улыбкой Базен сообщил архитектору, что по высочайшему указу должна быть организована комиссия для проверки надежности конструкций из металла, отливаемых по проекту господина Росси для нового театра, и что господину Монферрану вместе с придворным архитектором Штаубертом надлежит в ней участвовать. Базену же предстояло стать председателем.

Огюст хорошо понимал, чего от него ждут в данном случае, то есть чего хотелось бы Базену. Он знал, что между Базеном и Росси давно возник спор, и Базен утверждает, будто железные конструкции сводов, предложенные Росси для театра, ненадежны.

– Я с удовольствием приму участие в комиссии, мсье, – улыбнувшись, произнес Монферран, когда инженер умолк и вопросительно на него уставился. – И я заранее уверен, что проект Росси правилен.

– Заранее уверены? – Базен вздернул брови. – Почему?

– Потому что Росси гениален, – ответил Огюст и насладился яростью, сверкнувшей при этом в глазах председателя.

– Возможно, мсье, вы правы. – Голос Базена стал сух и колок. – Но гениальность не защищает от ошибок. Проверка нужна.

– Разумеется! – подхватил Монферран. – Разумеется. Вы тем исполните свой долг. И я исполню свой, не сомневайтесь…

Выйдя от будущего председателя, он столкнулся в коридоре с профессором Михайловым-вторым и собирался, как обычно, холодно с ним раскланяться, но Андрей Алексеевич вдруг преградил ему дорогу.

– Постойте, мсье Монферран! – воскликнул он, взволнованно и почти робко заглянув Огюсту в глаза. – Ради Бога, разрешите мне выразить вам соболезнование по поводу вашей немыслимой потери… Я только недавно узнал. Господи, какой ужас!

– А кто сказал вам? – удивленно и сухо спросил Огюст, невольно тронув рукой свой черный шелковый шарф, единственный, не очень приметный знак траура.

– Я тут случайно встретился с господином Штакеншнейдером, – объяснил Михайлов. – Этот молодой человек ведь близок к вам…

– Он со мною работает. Архитекторским помощником. Хотя вполне зрелый архитектор… И очень талантлив. Мог бы уже и сам… Так вы с ним говорили, и он…

– Да, да… Говорили об этой жуткой болезни. И вот он вдруг сказал… Позвольте сказать вам, что я поистине в ужасе от того, что с вами произошло!

Искренность его тона и добрый жалобный взгляд его умных близоруких глаз тронули Монферрана. Он пожал протянутую профессором руку и сказал уже другим голосом:

– Благодарю вас, сударь. На все Божья воля. Значит, так было суждено.

– Да, да… – забормотал Андрей Алексеевич, моргая и вытаскивая из кармана платок немыслимых размеров. – Но вы только не отчаивайтесь: вы же еще молоды, у вас будут еще дети…

Сам того не подозревая, он задел больное место, но Огюст не почувствовал на этот раз раздражения.

«Перед лицом смерти обнажается суть суетного! – мелькнула у него горькая мысль. – Как мы с ним перегрызлись-то десять лет назад…»

– Спасибо, Андрей Алексеевич, спасибо за вашу доброту! Прощайте!

И, поклонившись профессору, он почти бегом проскочил оставшуюся часть коридора и выскочил на лестницу.

Домой он вернулся в половине восьмого и, поднимаясь на второй этаж, услышал вдруг сверху пронзительный вопль Анны:

– Алеша!!!

«Не может быть! – от ужаса ему стало дурно, ступени вырвались из-под ног. – Нет, только не это!»

Вбежав в коридор, он сразу же увидел Алексея. Тот лежал, скорчившись, почти у самых дверей своей комнатки, прикрывшись шинелью. Его искаженное судорогой, запрокинутое лицо было покрыто потом. Анна стояла возле него, схватившись руками за голову, наклонившись, дрожа с ног до головы.

В то мгновение, когда Огюст появился в коридоре, дверь гостиной распахнулась и на пороге встала Элиза. С ее губ сорвались хриплым стоном те же слова, которые только что поразили сознание Огюста:

– Не может быть!

Они оба одновременно подбежали к лежащему, Монферран упал на колени, обхватил плечи Алексея, приблизив к себе его перекошенное лицо.

– Алеша! – закричал он, словно хотел его разбудить. – Алеша!

Алексей приоткрыл болезненно зажмуренные глаза и с усилием, стараясь не стучать зубами, прошептал:

– Август Августович, голубчик… Отойдите… Не дотрагивайтесь, ради Христа… И Аннушку… Аннушку уведите…

– Алешенька, голубчик мой золотой! – запричитала Анна и тоже хотела было обнять мужа, но Огюст, опомнившись, свободной рукой оттолкнул ее.

– Прочь! – не крикнул, а прорычал он ей в лицо. – Деламье позови! Скажи, чтоб шел тотчас! Беги!

– Бегу! Ах, Господи Иисусе, бегу!

– Лиз, ну а ты что стоишь? – обернулся Огюст к жене. – Иди скорее на кухню, скажи кухарке, чтоб воды нагрела, да побольше, слышишь! И неси сюда одеял, сколько есть…

Оставшись вдвоем с Алексеем, Монферран осторожно обхватил его и, собравшись с силами, поднял отяжелевшее тело.

– Пустите, Август Августович! – пытался отбиваться Алексей. – Что же вы делаете? Ведь зараза же это, самая что ни на есть…

– Молчи, Алеша, молчи! Сейчас… Сейчас придет доктор.

Говоря это, Огюст внес Алексея в его комнату, уложил на постель, стащил с него одежду, уже насквозь пропитанную потом, поспешно укрыл его одеялом и на одеяло кинул сверху свое пальто.

– Бросьте вы, Август Августович, не надо! – прошептал Алексей, сжимаясь под одеялом в клубок и тут же распрямляясь в судорогах. – Себя не губите… Ничего тут уже не поделаешь. Видно, пришла косая… Достала!

– Нет! – вскрикнул Огюст с каким-то исступленным отчаянием, опять опускаясь на колени и платком вытирая мокрое лицо своего слуги. – Нет!

– За все доброе вам спасибо! – тем же серьезным тоном, с лаской и жалостью глядя на него, продолжал говорить Алексей. – Видит Бог, я вас любил не меньше отца-матери, кабы и живы они были… Аннушку не оставьте мою… уж не оставьте, будьте милостивы… Беременная ведь она! На вас только и надежды… Поможете?

Огюст не ответил, только сжал в своей руке лихорадочно дрожащую руку Алексея. Тот улыбнулся:

– Да хотя что ж это я? Как будто точно не знаю, что вас-то и просить не надо! Храни вас Господи, Август Августович!

И тут мужество оставило Монферрана. Тоска и ужас затопили его душу, не оставив места ни рассудку, ни воле. Он уронил голову на край Алексеевой постели и неистово разрыдался.

– Алеша, милый, не умирай! – хрипло, захлебываясь, твердил он. – Не оставляй меня, смилуйся! Да как же без тебя мне? Алешенька, друг мой! Сына Бог взял, я перенес, а теперь ты…

– Господь с вами! Что вы?! – прошептал пораженный Алексей. Никогда прежде он не видел на лице Монферрана слез…