Книга Жизнь, какой мы ее знали, страница 19 – Сьюзан Бет Пфеффер

– Если все еще будет мир и если все еще будет школа, пойдешь со мной на выпускной в следующем году?

– Настаиваю на бутоньерке, – сказала я. – И лимузин, пожалуйста.

– Стретч-лимузин, – уточнил он. – И орхидеи.

– Ты в смокинге, – добавила я. – Я в вечернем платье.

– Король и королева выпускного, – сказал Дэн.

– Почту за честь, ваше величество, – сказала я.

Дэн наклонился и поцеловал мою руку. Наши лица встретились, и мы поцеловались, по-настоящему. Это был самый романтичный момент в моей жизни, и он был бы еще более романтичным, если бы какой-то мелкий пацан не завопил «фу, целуются, беее», что слегка подпортило атмосферу.

Дэн проводил меня до дома, и мы снова поцеловались возле задней двери.

– Это свидание, – сказал он.

– Мы же увидимся до выпускного? – спросила я. – Он ведь только через год.

Дэн засмеялся:

– Давай завтра у пруда. В десять, если не будет дождя.

– Хорошо, – сказала я, и мы поцеловались на прощание.

Это был абсолютно волшебный момент, поэтому, естественно, его испортил Джонни.

Он открыл дверь, заметил Дэна и сказал:

– Мама на тропе войны. Тебе лучше поговорить с ней.

Я нашла маму на веранде.

– Где ты была? – закричала она.

– На улице, – ответила я.

Один из лучших ответов на все времена: на улице.

– Это понятно. Но где именно? Чем ты занималась?

– Плавала. На Мельниковом пруду. И намереваюсь заниматься этим все лето, поэтому не читай мне, пожалуйста, лекций о комарах.

Кажется, я никогда не видела маму в такой ярости. Мне даже на секунду показалось, что она сейчас ударит меня, чего никогда раньше не случалось.

Я не совсем уж идиотка, так что сразу извинилась.

– Прости, – сказала я. – В чем именно я виновата?

– Ты ушла, не сказав, куда идешь и как долго тебя не будет.

– Я не знала, что должна. Я уже много лет ухожу не докладывая.

– Сейчас другие времена, – сказала она, и я видела, что она уже немного успокоилась. – Я полагала, ты достаточно взрослая, чтобы понять это.

– А я полагала, я достаточно взрослая, чтобы ходить куда угодно среди бела дня, не вызывая внезапного кризиса.

– Возраст тут ни при чем. Как бы ты себя чувствовала, если бы вдруг не смогла найти меня и не имела бы понятия, куда я ушла, и зачем, и когда вернусь? Подумай, Миранда. Как бы ты себя чувствовала?

Ну я и подумала: у меня сжались все внутренности.

– Я была бы в ужасе, – призналась я.

Мама улыбнулась краешком губ:

– Хорошо. Мысль о том, что ты не скучала бы по мне, невыносима.

– Мам, извини. По правде говоря, я просто боялась, что ты меня не отпустишь. А мне очень хотелось. И я просто слиняла. Прости.

– Почему бы я тебя не отпустила?

– Из-за комаров, – пояснила я. – Вирус Западного Нила, малярия, все такое.

– Ах да. Все такое.

Я глубоко вдохнула в ожидании, когда мама запретит мне выходить из дома. Но она ничего не сказала.

– Так что? – спросила я, чтобы она уже запретила, и я могла бы на нее наорать, и мы бы как следует поругались.

– Что «так что»? – не поняла она.

– Можно мне ходить на Мельников пруд?

– Конечно можно. Хотелось бы, конечно, завернуть тебя, Джонни и Мэтта в пеленки и защитить от всего на свете, но я знаю, что это не в моих силах. Вы все имеете право хоть как-то развеиваться. Для тебя это плавание, для Джонни бейсбол, для Мэтта бег.

– А для тебя?

– Сад. Даже если в этом году придется растить овощи, а не цветы. Я собираюсь работать в саду, невзирая на вирус Западного Нила. И не ожидаю от тебя, что ты бросишь плавать. На пруду были еще люди?

– Довольно много, – сказала я. – Включая Дэна из моей школьной команды.

– Вот и хорошо. Мне спокойнее знать, что там есть еще кто-то. Просто с этих пор сообщай, когда уходишь.

– Я тебя люблю, – сказала я.

Не помню, когда в последний раз говорила ей это.

– Я тоже тебя люблю, солнышко. Ты голодная? Обедать будешь?

Как странно, что мама спрашивает меня, буду ли я обедать, а не что я хочу на обед.

– Да я не очень голодна. Может, попозже что-нибудь поем.

– Ладно, – сказала она. – Я буду в саду, если тебе что-то понадобится. Там сорняки ждут не дождутся меня.

Я пошла к себе и переоделась из все еще мокрого купальника в шорты и футболку. Думала о маме и о том, как меня целовал Дэн, и как на самом деле страшно хочется есть, и сколько я могу продержаться без еды. Думала о комарах, выпускном и конце света.

А потом пошла в сад и помогла маме бороться с ее сорняками.

16 июня

Мы с Дэном плавали. И целовались. Мне так нравится и то и другое, я даже теряюсь – что больше.

17 июня

Мама вернулась с почты с улыбкой до ушей. Уже больше ничего не развозят по домам, поэтому мама ездит в почтовое отделение пару раз в неделю и забирает, что нам пришло. У нее только письма (люди пишут их теперь куда больше, потому что другие способы коммуникации отвалились). Ах да, и счета. Счета приходят исправно. Но зато никакого спама и каталогов. Просто письма и счета – непонятно, сколько это продлится.

Я видела, как мама о чем-то разговаривает с Джонни, а вечером она рассказала нам, в чем дело.

– Я получила письмо из бейсбольного лагеря Джонни, – сказала она за ужином (лосось, грибы из банки, рис). – Они намерены открыться в положенное время. У них достаточно припасов на пару недель, и, как минимум, столько они будут работать. И вот еще дополнительное очко.

– Ха, – сказал Мэтт, обращаясь ко мне. – Бейсбольные разговоры.

Я проигнорировала его и спросила:

– Что за дополнительное очко?

– У владельцев лагеря есть ферма, непосредственно примыкающая к нему. В дополнение к бейсболу мальчики будут работать на ферме. И получат свежее молоко, яйца и овощи.

– Ух ты, – сказала я, и именно это и имела в виду. Я все еще вспоминаю те два яйца от миссис Несбитт. – Это отлично. Рада за тебя, Джонни.

– Да, нормально будет, – ответил он.

Думаю, он предпочел бы просто играть в бейсбол.

Я посмотрела на маму: она прямо сияла от радости. Джонни будут кормить целых две недели, и не только консервированной едой. Яйца, овощи, молоко. Целых две недели ей не придется тревожиться об одном из нас.