Книга Золото твоих глаз, небо её кудрей, страница 5 – Михаил Харитонов

— Чудеса? Которые пиздюлями называются? — уточнил Арле. — Спасидо, не надо.

— Ну вот я и говорю — обывательский у тебя подход. Пиздюли — это поцелуи мироздания, которые твоё тело не готово принять… Да и вообще, что хорошего в том, чтобы жрать сардельки? Нужно носить в себе ещё хаос, чтобы родить танцующую звезду! Нужно иметь лёгкие ноги, чтобы бежать по голубым тропам! Нужно жить так, чтобы было мучительно сладко! — последние слова он проорал в голос.

— Чтоб мучительно сладко, деньги нужны, — рассудил Арлекин. — Без бабла какая динамика? Даже нажраться — и то бабосов требует. Напси, у тебя граппа осталась?

Задремавший было пёсик приподнял одно рыльце.

— Есть бутылочка, — признал он. — Но с утра как-то… Вот бы винца красненького лакнуть. И косточек бараньих.

— Хорош жрать-то, — сказал Арлекин. — Ты уже брюхо по земле волочёшь. Сам не видишь?

— Да ну тебя, — лениво сказал Напси, перевернулся на другой бок и сладостно всхрапнул, окончательно погрузившись в наилучшее состояние, в котором только и может пребывать подлинно разумное существо — в сытый сон.

Арлекин тяжко вздохнул. Карабас не давал труппе на руки ни сольдо. Не из жадности, а по дисциплинарным соображениям. Он опасался, что его подчинённые вполне могут пренебречь своим долгом ради загула, запоя или чего похуже. Базилио, правда, регулярно подбрасывал коллегам небольшие презенты — в основном алкогольные. Бутылочка граппы была как раз из котовых подгонов.

— Не могу забыть твоих бёдер широких лиру… — снова застихарил Пьеро. — Миру — миру — миру… Поведаю миру… Городу и миру… Нет, хуйня какая-то… Ты прекрасна вся, но твои бёдра слаще всего… Слаще… В чаще… Олени в чаще… Как же меня подзаебали эти олени, преследует меня их образ… И ещё какой-то недопёсок всё время лезет, как его там…

— Не хочу показаться грубой, — осторожно сказала Алиса, — но, может быть, вам лучше туда? — она показала мордочкой на морской берег. — А то мы вам, наверное, мешаем?

— Не хочу показаться грубой… — механически повторил Пьеро, закатив глаза. — Не хочу показаться грубой… губой… губа не дура… натура… такая натура… кубатура… ебантура… — внезапно в бессмысленных глазах его блеснула молния. — Не хочу показаться грубым, но я б вас выеб!

Лиса посмотрела на Пьеро испуганно и на всякий случай отодвинулась.

— И прекрасно! И прекрасно! — закричал поэт. — Да! Вот оно! Вот! Алисонька, ты меня вдохновила, дай я тебя поцелую… — он внезапно придвинулся и чмокнул Алису куда-то пониже уха.

— Что такое? — не понял Арлекин.

— Кристаллизация смыслов, — объяснил Пьеро. — Явление сущности. Сотворение мира. Я только что закончил новое стихотворение.

Арлекин разочарованно зевнул, издав тоскливый долгий звук.

— Ну конечно, обывателям это чуждо, — голос маленького шахида зазвенел презрительным негодованием. — Поэтому я прочту свои стихи морю и небу. Вы их не заслужили.

Он встал, демонстративно отвернулся от присутствующих и простёр руки ввысь, к скептически-хмурым небесам.

— Как любила меня Мальвина ночью на чёрном море, — продекламировал он, помавая рукавами. — Золотая её промежность…

— Голубая, наверное? — не понял Арлекин.

— Дурак! Я не в смысле цвета волос, я в высшем смысле, — снизошёл до ответа Пьеро и начал заново:

Последние слова он пропел голосом искусственно-женским, пронзительным и фальшивым.

— Ты того… потише, — серьёзно сказал Арле. — А то эти самые вылезут.

Пьеро выдохнул, почесал репу и сел.

— Кстати. А кто-нибудь их видел? В натуре? — спросил он.

Все замолчали.

— Я видела, — сказала Алиса. — Давно ещё. В Институт их привозили. Для опытов.

— И как они? — заинтересовался Арлекин.

— Странные, — признала Алиса. — В них человеческих генов нет совсем.

— Быть того не может, — искренне изумился Напси. — Они даже во мне есть.

— Вот так вот. Нету, — сказала лиса.

— Тогда понятно, — задумчиво сказал Пьеро.

Что именно стало понятно маленькому шахиду, осталось неизвестным, ибо Напси пробудился, приподнял левое ухо и уверенно заявил:

— Идёт кто-то. Сюда.

— Откуда? — уточнил Арлекин.

— С северо-запада, — сказал пёсик.

Тут уже и Алиса услышала скрип песка и вздохи.

Минуты через три перед всей честной компанией предстало существо, ввергшее всех в совершеннейшую оторопь.

У существа были две ноги и три руки разной длины. Это было бы ещё ничего, но остальное вызывало вопросы. Начать с того, что руки существа росли из жопы. Это, впрочем, было ещё не так удивительно — подобное явление встречалось среди всех основ. Удивительнее было то, что между корявых ног существа болтались длинные уши наподобие ослиных, на верхних коленях росли перья, единственный глаз находился в пупке, а две ротовые щели чмокали и разевались где-то под рёбрами. Возле плечей торчали длинные, петлюристые опёзья , покрытые фиолетовыми прыщами. Меж ними росли хоботки разных длин, цветов и диаметров. Самый толстый из них грустно висел на груди, остальные его утешающе поглаживали.

— Ыыы… ты кто? — первым нарушил молчание Арлекин.

— Не знаю! Теперь совсем не знаю! — призналось существо левой ротовой щелью, а правой шумно и скорбно чихнуло. Хоботки зашевелились, задудели на разные голоса, озвучивая тёмный аккорд вне тональности, вязкое «до — фа диез — ля».

— Звать-то тебя как? — не понял Арлекин. — Да ты садись, в ногах правды нет.

— Розан Васильевич, — представилось существо, перейдя на чуть менее унылое ля-минорное дуденье и присаживаясь на корточки.

— А по основе? — спросил педрилка.

— Да говорю же — не знаю! В том-то всё и дело! — существо горестно замычало главным хоботом. — Денег сколько генетикам заплатил! В ногах валялся! Нет, говорят, такой основы! Ну и что мне делать? Уволят как пить дать! — существо прослезилось. Из уголков его глаза брызнули две симметричные струйки влаги, пахнущие почему-то корицей.

Напси понюхал воздух и спросил делово:

— Выпить насчёт как?