Книга Золото твоих глаз, небо её кудрей, страница 75 – Михаил Харитонов

— Странно, — не удержался Карабас.

— Понимаю. Мне тоже странно. Но факт. Не знал. И мер не принял. Хотя если б и знал — тоже не особо дёргался бы. Сколько я этих Выбросов спокойно пережил… А этот был какой-то странный. В частности, моя «электра» очень сильно полыхнула. Домишко мой погорел. А вместе с ним — оборудование, ценнейшие пиявки, всякое такое разное… плюс пятеро пациентов погибли. Теперь отстраиваюсь заново. Не то чтобы совсем с нуля… под кустом не ночую, чоужтам. Но хочется побыстрее. Мне для работы нужен хотя бы минимальный комфорт. А мне тут ещё пришлось вложиться в новый бизнес. То есть не то чтобы в новый… а, долго объяснять. Короче, денег нет. Нет этих маленьких металлических кружочков, кои я так люблю.

— Н-да. Неприятно. Сочувствую, — только и сказал Карабас. — И почему же твои работодатели тебе не предупредили?

— Хар-роший вопрос, — это было сказано сквозь зубы.

— Тебе не кажется, что они тебя держат на коротком поводке? — нажал раввин. — Как только ты скапливаешь достаточно ресурсов, они р-раз ногой в твою песочню — и у тебя опять ничего нет.

Повисла пауза. Даже дождь как-то притих.

— Ну не так уж и ничего, — после паузы сказал Дуремар, — но в общем как-то где-то… Я, главное, не пойму, зачем. Я старый человек. Никому не опасен. Всё, чего я хочу — это немножечко покоя. Видит Бог, я его тридцать три раза уже заслужил.

— Значит, не видит, — сказал раввин. — Или у Него другие представления о том, кто чего заслужил.

— Вот только этого не надо… Так с деньгами что?

— Договоримся, — пообещал Карабас. — Мне срочно нужно получить нанокомп. Это единственное, что меня сейчас тормозит.

— М-м-м… Ну хоть так. А эти твои рассуждения… Не могли же они устроить Выброс, чтобы пожечь мою хату? Ты понимаешь, сколько существ погибло? И во что это вообще обошлось?

— Ну да, ну да, не могут же они, — пробормотал раввин. — Кстати об этом. Ты как-то очень лихо предложил пытать черепаху. И даже готов поспособствовать. Мне показалось, или это что-то личное?

— Гм, — после долгой паузы сказал Болотный Доктор. — Это ты своей телепатией до Зоны добиваешь? Ну ты крут!

— Не настолько. Просто предположил. Так да или нет?

— Есть такой момент, — сказал Дуремар. — Бабуля меня очень нехорошо подставила. Отрубила поставки пиявок.

— Пиявок?

— Ну да. Автоклавов у меня нет, вектора моим пациентам впрыскивают пиявочки. Очень специальные. Раньше я их у Тортиллы брал.

— А у неё они откуда?

— Она же хакер-универсал. Для неё что с электронами работать, что с химическими элементами. Плюс к тому она девочка и у неё есть яичники. Так что если нужна эксклюзивная модель, она просто хакает очередную свою яйцеклетку. Хотя, я думаю, сейчас у неё должны начаться с этим проблемы.

— В смысле?

— Ну, когда-нибудь они у неё кончатся? Должны уже кончаться. Она триста лет делает кладки. А количество яйцеклеток в яичниках конечно. И с возрастом они дегенерируют… Но родное потомство типа боевых черепашек — это у неё всё-таки эксклюзив. А пиявки эти — стандарт, она их двести лет назад сделала. В пруду их как грязи. И эта старая перечница отказала мне в поставках! На основании волеизъявления граждан пруда!

— Не понял, — сказал Карабас. — На основании чего-чего?

— Волеизъявления. А, забыл сказать. У старой кошёлки новый бзик. Она объявила Кооператив Озеро кооперативом. Всамделишным. С коллективным самоуправлением.

— Это как? — не понял Карабас.

— Подробностей не знаю. Но суть в том, что теперь все серьёзные решения принимаются сообща. Путём голосования среди разумных. Причём бабушка поклялась словом авторитета, что всегда будет выполнять решения большинства.

— Очень странно, — после некоторого размышления сказал Карабас. — И как же она теперь «Озером» управляет?

— Как не странно, довольно успешно, — признал Дуремар. — Видишь ли, она хорошо ведёт агитационно-пропагандистскую и воспитательную работу с оппонентами.

— В смысле? Что она делает? — не понял Карабас.

— Прежде чем принять решение, она старается выяснить, есть ли у неё серьёзные оппоненты. И переубеждает их разными способами. Например, съедает. Или отрывает конечности.

— Тогда к чему весь цирк? — не понял Карабас.

— Не так всё просто. В некоторых случаях бабушка отступается. Когда все настроены против.

— А что, были случаи?

— Были. Вроде бы у неё однажды что-то перемкнуло, и она вознамерилась подарить берег озера упырям. В другой раз она хотела отравить воду в пруду, потому что ей почудилось, что в воде плавают мелкие… как их… всё время забываю это слово… Ну, которых она не любит. Семиты, вот. Оба раза её решения не выполнили. Именно таким способом: поставили на голосование, проголосовали, решили.

— Я понял, — вздохнул Карабас. — То есть она вообще-то осознаёт, что у неё кукушка съезжает регулярно. Поэтому управлять авторитарно она не может. А впадать в зависимость от ближнего окружения она не хочет… Ну, сумасшедшая-то она сумасшедшая, но не дура. Хотя способ странный. Пиявки-то тут причём?

— Притом. Меня в Кооперативе не любят. За то, что я их не обслуживаю по медицинской части. Ну вот и поквитались. Скобейды суклатыжие.

— А почему ты их не обслуживаешь?

— Работодатели меня не обязывали. А у меня есть жизненное правило. Не очень стараться. Вот я и не стал стараться. Ну а теперь все пошли на принцип, никто заднюю дать не может. То есть я бы дал. Но они…

— А переубедить ты их не пробовал? Ну, договориться как-нибудь?

— Как ты себе это представляешь технически? Сел бы я на берег пруда. Стал бы умильно улыбаться. Умолял бы всех этих лягушек, головастиков, водяных жуков и даже пиявок, чтобы они просили черепаху. Пообещал бы им полтора миллиона самых жирных мух…

— Не преувеличивай…

— Рыдал бы, как одинокая корова, — продолжал, не слыша его, Дуремар. — Стонал бы, как больная курица. Плакал бы как крокодил. И в финале встал бы на колени перед самым маленьким лягушонком…

— Хватит, хватит, я понял. Ладно. Мне и в самом деле нужна тарелка. Договорись с шерстью, только не за безумную цену. У меня на самом деле не так много денег, как кажется. Откровенно говоря, на эти траты я не рассчитывал. В тысячу уложишься?

— Ты чего? Нет таких цен. Не ниже пяти, и это мне придётся сильно просить.

— Четыре килограмма золота? Они не прихуели часом?

— А что, у тебя есть варианты?

— А какие есть основания…

Тут Пьеро перемкнуло: на него изошло вдохновенье, явилась легчайшая тень, абрис стиха. «А какие есть… основания?» — зашептал он, губами вытаптывая ритм. Тут же явилась рифма «беснования», и поэт потерял всякий интерес к разговору за стеной. Он лежал и шептал, входя потихонечку раж: «гыпы́пык — пыпы́к, основания, основания беснования… до чего же ты основательна, основательна — бесновательна… гыпыпы́к — пыпы́к, я забыл сказать, а мне надо знать, как попасть мне в пасть, запопасть мне в пасть… возгордился бес, да на щель полез… на хую крутил, да хуйню мутил… на костях ебал материнский кал…» — и тому подобную дурь, муть, дрянь. Отпустило его только на строчке «а теперь я ем земляничный джем», из которой он понял, что приступ вдохновения был ложным, и ничего, кроме гили, мути и дури, ему в голову так и не пришло. Стих оказался мертворождённым, как младенчик. Такое бывает в делах творческих, лирических, нежных. Хнык! хнык!