Онлайн книга «Овод»
Монтанелли резко отвернулся от него. – Я могу принести к престолу господню лишь одно, – сказал он, – своё разбитое сердце. * * * Через несколько дней Овод сел в Пистойе в дилижанс и вернулся во Флоренцию. Он заглянул прежде всего к Джемме, но не застал её дома и, оставив записку с обещанием зайти на другой день утром, пошёл домой, в надежде, что на сей раз Зита не совершит нашествия на его кабинет. Её ревнивые упрёки были бы как прикосновение сверла к больному зубу. – Добрый вечер, Бианка, – сказал он горничной, отворившей дверь. – Мадам Рени заходила сегодня? Девушка уставилась на него: – Мадам Рени? Разве она вернулась, сударь? – Откуда? – спросил Овод нахмурившись. – Она уехала сейчас же вслед за вами, без вещей. И даже не предупредила меня, что уезжает. – Вслед за мной? То есть две недели тому назад? – Да, сударь, в тот же день. Все бросила. Соседи только об этом и толкуют. Овод повернулся, не добавив больше ни слова, и быстро пошёл к дому, где жила Зита. В её комнатах всё было как прежде. Его подарки лежали по местам. Она не оставила ни письма, ни даже коротенькой записки. – Сударь, – сказала Бианка, просунув голову в дверь, – там пришла старуха… Он круто повернулся к ней: – Что вам надо? Что вы ходите за мной по пятам? – Эта старуха давно вас добивается. – А ей что понадобилось? Скажите, что я не м-могу выйти. Я занят. – Да она, сударь, приходит чуть не каждый вечер с тех самых пор, как вы уехали. Все спрашивает, когда вы вернётесь. – Пусть передаст через вас, что ей нужно… Ну хорошо, я сам к ней выйду. Когда Овод вышел в переднюю, ему навстречу поднялась старуха – смуглая, вся сморщенная, очень бедно одетая, но в пёстрой шали на голове. Она окинула его внимательным взглядом и сказала: – Так вы и есть тот самый хромой господин? Зита Рени просила передать вам весточку. Овод пропустил её в кабинет, вошёл следом за ней и затворил дверь, чтобы Бианка не подслушала их. – Садитесь, пожалуйста. Кто вы т-такая? – А это не ваше дело. Я пришла сказать вам, что Зита Рени ушла от вас с моим сыном. – С вашим… сыном? – Да, сударь! Не сумели удержать девушку – пеняйте теперь на себя. У моего сына в жилах кровь, а не снятое молоко. Он цыганского племени! – Так вы цыганка! Значит, Зита вернулась к своим? Старуха смерила его удивлённо-презрительным взглядом: какой же это мужчина, если он не способен даже разгневаться, когда его оскорбляют! – А зачем ей оставаться у вас? Разве вы ей пара? Наши девушки иной раз уходят к таким, как вы, – кто из прихоти, кто из-за денег, – но цыганская кровь берет своё, цыганская кровь тянет назад, к цыганскому племени. Ни один мускул не дрогнул на лице Овода. – Она ушла со всем табором или её увёл ваш сын? Старуха рассмеялась: – Уж не собираетесь ли вы догонять Зиту и возвращать назад? Опоздали, сударь! Надо было раньше за ум браться! – Нет, я просто хочу знать всю правду. Старуха пожала плечами – стоит ли оскорблять человека, который даже ответить тебе как следует не может! – Ну что ж, вот вам вся правда: Зита Рени повстречалась с моим сыном на улице в тот самый день, когда вы её бросили, и заговорила с ним по-цыгански. И хоть она была богато одета, он признал в ней свою и полюбил её, красавицу, так только /наши/ мужчины могут любить, и привёл в табор. Бедняжка все нам рассказала – про все свои беды – и так плакала, так рыдала, что у нас сердце разрывалось, на неё глядя. Мы утешили её, как могли, и тогда она сняла своё богатое платье, оделась по-нашему и согласилась пойти в жёны к моему сыну. Он не станет ей говорить: «Я тебя не люблю», да «я занят, у меня дела». Молодой женщине не годится быть одной. А вы разве мужчина! Не можете даже расцеловать красавицу, когда она сама вас обнимает… – Вы говорили, – прервал её Овод, – что Зита просила что-то сказать мне. – Да. Я нарочно отстала от табора, чтобы передать вам её слова. А она велела сказать, что ей надоели люди, которые болтают о всяких пустяках и у которых в жилах течёт не кровь, а вода, и что она возвращается к своему народу, к свободной жизни. «Я женщина, говорит, и я любила его и поэтому не хочу оставаться у него в наложницах». И она правильно сделала, что ушла от вас. Если цыганская девушка заработает немного денег своей красотой, в этом ничего дурного нет – на то ей и красота дана, – а /любить/ человека вашего племени она никогда не будет. Овод встал. – И это все? – спросил он. – Тогда передайте ей, пожалуйста, что она поступила правильно и что я желаю ей счастья. Больше мне нечего сказать. Прощайте! Он дождался, когда калитка за старухой захлопнулась, сел в кресло и закрыл лицо руками. Ещё одна пощёчина! Неужели же ему не оставят хоть клочка былой гордости, былого самоуважения! Ведь он претерпел все муки, какие только может претерпеть человек. Его сердце бросили в грязь под ноги прохожим. А его душа! Сколько ей пришлось вытерпеть презрения, издевательств! Ведь в ней не осталось живого места! А теперь и эта женщина, которую он подобрал на улице, взяла над ним верх! За дверью послышался жалобный визг Шайтана. Овод поднялся и впустил собаку. Шайтан, как всегда, бросился к нему с бурными изъявлениями радости, но сразу понял, что дело неладно, и, ткнувшись носом в неподвижную руку хозяина, улёгся на ковре у его ног. Час спустя к дому Овода подошла Джемма. Она постучала в дверь, но на её стук никто не ответил, Бианка, видя, что синьор Риварес не собирается обедать, ушла к соседней кухарке. Дверь она не заперла и оставила в прихожей свет. Джемма подождала минуту-другую, потом решилась войти; ей нужно было поговорить с Оводом о важных новостях, только что полученных от Бэйли. Она постучалась в кабинет и услышала голос Овода: – Вы можете уйти, Бианка. Мне ничего не нужно. Джемма осторожно приотворила дверь. В комнате было совершенно темно, но лампа, стоявшая в прихожей, осветила Овода. Он сидел, свесив голову на грудь; у его ног, свернувшись, спала собака. – Это я, – сказала Джемма. Он вскочил ей навстречу: – Джемма, Джемма! Как вы нужны мне! И прежде чем она успела вымолвить слово, он упал к её ногам и спрятал лицо в складках её платья. По его телу пробегала дрожь, и это было страшнее слез… Джемма стояла молча. Она ничем не могла помочь ему, ничем! Вот что больнее всего! Она должна стоять рядом с ним, безучастно глядя на его горе… Она, которая с радостью умерла бы, чтобы избавить его от страданий! О, если бы склониться к нему, сжать его в объятиях, защитить собственным телом от всех новых грозящих ему бед! Тогда он станет для неё снова Артуром, тогда для неё снова займётся день, который разгонит все тени. |