Онлайн книга «Овод»
Она внимательно посмотрела на него и поняла, что он нарочно подыскал предлог, чтобы оставить её наедине с Оводом. – Мы с вами поговорим завтра, – сказала она. – Утром, когда я покончу со сборами. – Да, времени будет вдоволь… Хотел ещё задать вам два-три вопроса, Риварес, да, впрочем, потолкуем по дороге к заставе… Джемма, отошлите Кэтти спать и говорите по возможности тише. Итак, до двенадцати. Он слегка кивнул им и, с улыбкой выйдя из комнаты, громко хлопнул наружной дверью: пусть соседи знают, что гость синьоры Боллы ушёл. Джемма пошла на кухню отпустить Кэтти и вернулась, держа в руках поднос с чашкой чёрного кофе. – Не хотите ли прилечь немного? – спросила она. – Ведь вам не придётся спать эту ночь. – Нет, что вы! Я посплю в Сан-Лоренцо, пока мне будут доставать костюм и грим. – Ну, так выпейте кофе… Подождите, я подам печенье. Она стала на колени перед буфетом, а Овод подошёл и вдруг наклонился к ней: – Что у вас там такое? Шоколадные конфеты и английский ирис! Да ведь это п-пища богов! Джемма подняла глаза и улыбнулась его восторгу. – Вы тоже сластёна? Я всегда держу эти конфеты для Чезаре. Он радуется, как ребёнок, всяким лакомствам. – В с-самом деле? Ну, так вы ему з-завтра купите другие, а эти дайте мне с собой. Я п-положу ириски в карман, и они утешат меня за все потерянные радости жизни. Н-надеюсь, мне будет дозволено пососать ириску, когда меня поведут на виселицу. – Подождите, я найду какую-нибудь коробочку – они такие липкие. А шоколадных тоже положить? – Нет, эти я буду есть теперь, с вами. – Я не люблю шоколада. Ну, садитесь и перестаньте дурачиться. Весьма вероятно, что нам не представится случая толком поговорить, перед тем как один из нас будет убит и… – Она н-не любит шоколада, – тихо пробормотал Овод. – Придётся объедаться в одиночку. Последняя трапеза накануне казни, не так ли? Сегодня вы должны исполнять все мои прихоти. Прежде всего я хочу, чтобы вы сели вот в это кресло, а так как мне разрешено прилечь, то я устроюсь вот здесь. Так будет удобнее. Он лёг на ковре у ног Джеммы и, облокотившись о кресло, посмотрел ей в лицо: – Какая вы бледная! Это потому, что вы видите в жизни только её грустную сторону и не любите шоколада. – Да побудьте же серьёзным хоть пять минут! Ведь дело идёт о жизни и смерти. – Даже и две минуты не хочу быть серьёзным, друг мой. Ни жизнь, ни смерть не стоят того. Он завладел обеими её руками и поглаживал их кончиками пальцев. – Не смотрите же так сурово, Минерва [83] . Ещё минута, и я заплачу, а вам станет жаль меня. Мне хочется, чтобы вы улыбнулись, у вас такая неожиданно добрая улыбка… Ну-ну, не бранитесь, дорогая! Давайте есть печенье, как двое примерных деток, и не будем ссориться – ведь завтра придёт смерть. Он взял с тарелки печенье и разделил его на две равные части, стараясь, чтобы глазурь разломилась как раз посередине. – Пусть это будет для нас причастием, которое получают в церкви благонамеренные люди. «Примите, идите; сие есть тело моё». И мы должны в-выпить вина из одного стакана… Да, да, вот так. «Сие творите в моё воспоминание…» [84] Джемма поставила стакан на стол. – Перестаньте! – сказала она срывающимся голосом. Овод взглянул на неё и снова взял её руки в свои. – Ну, полно. Давайте помолчим. Когда один из нас умрёт, другой вспомнит эти минуты. Забудем шумный мир, который так назойливо жужжит нам в уши, пойдём рука об руку в таинственные чертоги смерти и опустимся там на ложе, усыпанное дремотными маками. Молчите! Не надо говорить. Он положил голову к ней на колени и закрыл рукой лицо. Джемма молча провела ладонью по его тёмным кудрям. Время шло, а они сидели, не двигаясь, не говоря ни слова. – Друг мой, скоро двенадцать, – сказала наконец Джемма. Овод поднял голову. – Нам осталось лишь несколько минут. Мартини сейчас вернётся. Быть может, мы никогда больше не увидимся. Неужели вам нечего сказать мне? Овод медленно встал и отошёл в другой конец комнаты. С минуту оба молчали. – Я скажу вам только одно, – еле слышно проговорил он, – скажу вам… Он замолчал и, сев у окна, закрыл лицо руками. – Наконец-то вы решили сжалиться надо мной, – прошептала Джемма. – Меня жизнь тоже никогда не жалела. Я… я думал сначала, что вам… все равно. – Теперь вы этого не думаете? Не дождавшись его ответа, Джемма подошла и стала рядом с ним. – Скажите мне правду! – прошептала она. – Ведь если вас убьют, а меня нет, я до конца дней своих так и не узнаю… так и не уверюсь, что… Он взял её руки и крепко сжал их: – Если меня убьют… Видите ли, когда я уехал в Южную Америку… Ах, вот и Мартини! Овод рванулся с места и распахнул дверь. Мартини вытирал ноги о коврик. – Пунктуальны, как всегда, – м-минута в минуту! Вы ж-живой хронометр, Мартини. Это и есть ваш д-дорожный плащ? – Да, тут ещё кое-какие вещи. Я старался донести их сухими, но дождь льёт как из ведра. Скверно вам будет ехать. – Вздор! Ну, как на улице – все спокойно? – Да. Шпики, должно быть, ушли спать. Оно и не удивительно в такую скверную погоду… Это кофе, Джемма? Риваресу следовало бы выпить чего-нибудь горячего, прежде чем выходить на дождь, не то простуда обеспечена. – Это чёрный кофе. Очень крепкий. Я пойду вскипячу молоко. Джемма пошла на кухню, крепко сжав зубы, чтобы не разрыдаться. Когда она вернулась с молоком, Овод был уже в плаще и застёгивал кожаные гетры, принесённые Мартини. Он стоя выпил чашку кофе и взял широкополую дорожную шляпу. – Пора отправляться, Мартини. На всякий случай пойдём к заставе кружным путём… До свидания, синьора. Я увижу вас в пятницу в Форли, если, конечно, ничего не случится. Подождите минутку, в-вот вам адрес. Овод вырвал листок из записной книжки и написал на нём несколько слов карандашом. – У меня он уже есть, – ответила Джемма безжизненно ровным голосом. – Разве? Ну, в-всё равно, возьмите на всякий случай… Идём, Мартини. Тише! Чтобы дверь даже не скрипнула. Они осторожно сошли вниз. Когда наружная дверь затворилась за ними, Джемма вернулась в комнату и машинально взглянула на бумажку, которую дал ей Овод. Под адресом было написано: |