Онлайн книга «Прерванная дружба»
– Ему можно позавидовать, – вставил Маршан, посасывая свою неизменную чёрную трубку. – В его контракте об этом, помнится, ничего не сказано, – сухо заметил Рене. – Какой там контракт! Когда человека берут чуть ли не из милости… – Какие мы все добренькие, – проворчал Маршан. – Раздаём работу направо и налево и ничего за это не берём. – А вот и он! – воскликнул Штегер. – Господин Риварес! Проходивший мимо Риварес вздрогнул и остановился. Когда он обернулся, лицо его улыбалось. «Каждый раз, когда он слышит своё имя, он, наверно, ожидает удара», – вдруг подумал Рене. Прежде чем Рене успел остановить Лортига, тот обратился к Риваресу: – Мы тут пытаемся уговорить господина Мартеля поехать завтра вместе с нами, а он говорит, что ему надо разбирать образцы пород. Я его уверял, что вы наверняка поможете ему с ними разобраться как-нибудь в другой раз; вы всегда так любезны. Переводчик медленно повернул голову и молча посмотрел на Рене. Тот поспешно ответил на его немой вопрос: – Господин Лортиг ошибается. С какой стати вам затруднять себя? Вы слишком любезны – мы скоро совсем разучимся делать свою собственную работу. – Я так и думал, что вы пожелаете сделать это сами, – ответил Риварес и обернулся к Маршану. – Вы, наверно, тоже остаётесь, доктор? Маршан кивнул, не вынимая изо рта трубки. – Да, и полковник тоже. Нас жареная обезьяна вполне устраивает, она по крайней мере не болтает без умолку. Ночью Рене долго не мог заснуть и, по обыкновению, думал о переводчике. «Может быть, я всё-таки к нему несправедлив? Если бы у него действительно были задние мысли, то он стал бы льстить и угождать мне, так как он знает, что при желании я могу его погубить, или Маршану, потому что Маршан вьёт из полковника верёвки. Но ведь он этого не делает…» И вдруг вся кровь бросилась ему в голову. «Какой же я болван! Так ведь это и есть его способ льстить нам, показывая, что мы единственные, кого он уважает. Заставляет нас плясать под свою дудку, как и всех остальных, только по-другому. Если ты осел, он манит тебя пучком сена, если собака – костью». Это открытие так поразило Рене, что он даже привстал. Ночь была ясная, и в лунном свете лица спящих казались призрачно-бледными. Риварес, лежавший рядом с ним, ровно дышал. «Чёрт бы побрал этого наглеца! – подумал Рене. – Как он догадался?» Он стал всматриваться в неподвижный профиль. «Сколько он уже знает про всех нас? Наверно, порядочно. А мне о нём ничего не известно, хоть я и знаю, кем он был. Но одно ясно: только невероятное страдание могло оставить у рта такую складку. Днём она исчезает. Хотел бы я знать…» Рене лёг и повернулся к Риваресу спиной. «Опять я о нём думаю! Какое мне дело до него и его секретов? По всей вероятности, они не делают ему чести». На следующий день, серьёзно поразмыслив, Рене решил, что пора положить конец этим глупостям. Последние дни он вёл себя в высшей степени нелепо; 'можно подумать, что в свободное время, которого у него и так мало, ему нечем заняться, кроме как без толку ломать голову над делами совершенно постороннего человека. Вопрос о том, что такое Риварес – беспринципный интриган или нет, должен волновать самого Ривареса и его друзей, если они у него есть; ему же, Рене, случайному знакомому, которого лишь каприз судьбы свёл с Риваресом, нет до этого никакого дела. Просто он усвоил себе скверную привычку постоянно раздумывать над этим; надо раз и навсегда выбросить из головы подобные мысли. Рене так строго следил за собой, что почти целую неделю удерживался от размышлений о Риваресе. Но как-то на привале, во время послеобеденного отдыха, Гийоме, развалившийся в гамаке с сигарой во рту, принялся, по обыкновению, рассказывать скабрёзные анекдоты. На сей раз они не имели успеха – день был невыносимо жаркий, и все устали. «Щенки», правда, вяло хихикали, но полковник зевал и проклинал москитов, и даже Лортиг не ухмылялся. Рене, нахлобучив сомбреро на глаза, тщетно пытался не слушать противный голос и уснуть. Маршан с ворчаньем перевернулся на другой бок. – Все это, конечно, прелестно, молодые люди, но шли бы вы лучше болтать на воздух. Нам с полковником хочется спокойно переварить свой обед, а Мартелю вы надоели до смерти. – Ещё бы, – сказал неугомонный Бертильон. – Мартель у нас человек семейный, навеки связавший свою судьбу с необыкновенно ревнивой особой – теодолитом! Тут даже Маршан рассмеялся: Рене со своим теодолитом был законной мишенью для шуток. Несколько дней тому назад он, рискуя жизнью, кинулся из пироги в кишевшую аллигаторами реку, чтобы спасти теодолит, сброшенный в воду одним из мулов, – к счастью инструмент был в водонепроницаемом футляре. Когда полузахлебнувшегося Рене вытащили из воды, он торжествующе держался за верёвку, пропущенную через ручки футляра. Бертильон, неплохо рисовавший карикатуры, схватил альбом и стал набрасывать сценку под названием «Миледи разгневана». Негодующе воздев к небесам зрительную трубу, законная супруга, мадам Теодолит, окружённая чадами – юными секстантами и магнитными компасами, – обвиняла в неверности кроткого и забитого Рене, поддавшегося чарам красавицы дождемера. Рене от всей души присоединился к общему веселью. Сон как рукой сняло, все стали рассматривать рисунок и предлагать свои дополнения. Гийоме немедленно отпустил непристойность, и Рене, с отвращением отвернувшись, снова улёгся в гамак. У Гийоме была не голова, а выгребная яма: ни одна мысль не могла пройти через неё, не пропитавшись нечистыми испарениями. – Как хотите, а я буду спать, – сказал Рене. Но сонливость тут же с него слетела: он услышал бархатистый голос Ривареса: – А как же т-та смешная история, господин Гийоме? Вы её т-так и не досказали. Рене широко раскрыл глаза: Риваресу нравятся анекдоты Гийоме!.. Польщённый Гийоме начал сначала, и на этот раз почти все смеялись, но Риварес не слушал. Он, потупившись, сидел немного в стороне; на его лице было то же выражение, что и тогда ночью, только исполненное ещё большего трагизма. Линия рта была не просто скорбной – она выражала безмерную боль. Рене глядел на него из-под сомбреро. «Если ложь причиняет ему такие страдания, зачем он лжёт?» – подумал Рене и тут же яростно одёрнул себя. То же самое повторилось на следующий день и на следующий. Но всё было напрасно – он не мог ни преодолеть своей неприязни к Риваресу, ни забыть о его существовании. Он непрерывно думал о Риваресе и ненавидел его за это. Какая нелепость! Да мало ли о ком неприятно думать и о ком попросту не думаешь. За примером не надо далеко ходить: Гийоме – весьма непривлекательная личность, и, однако, на него можно не обращать внимания, так же как на москитов или метисов. Бедняга Дюпре иногда действует на нервы своими придирками и напыщенностью, однако, стоит пройти минутному раздражению, и полковник забыт. Но когда в палатку входит Риварес, он словно заполняет её всю, хотя просто сидит в углу и глядит в пол, не открывая рта. |