Книга Лоцман, страница 10 – Владислав Крапивин

Но с другой стороны, малыш ведь. Если что случится…

Генриетта Глебовна, видимо, поняла меня. Посоветовала:

— Да не бойтесь. Подгорье — это же недалеко.

— В Подгорье я уже был. С Костей…

Сашка чуть обиженно сказал от двери:

— Вы, наверно, только в предбаннике были, у речки. А там ведь еще столько всего… Но надо развертку знать.

Я обернулся.

— А сам-то ты не против? Идти со мной…

— Не-а, не против. — Он заулыбался.

— Со старым и скрипучим…

— Ёшкин свет! Какой же вы скрипучий!

— Ты что это так ругаешься! — строго пробасила Генриетта Глебовна. — Что за «Ёшкин свет» у тебя на языке!

— А чего… — струсил Сашка. — Это и не ругательство даже. Это поговорка. Вроде как «нечистая сила»…

— Ах, поговорка!..

— Да, приободрился он. — Это будто место такое поминается, где Баба Яга живет. Бабка Ёшка, значит. Даже песня такая есть в одном мультике! «Пой частушки, Бабка Ёшка, пой — не разговаривай»…

Я достал ручку, подмахнул контракт.

— Ладно, «Бабка Ёшка», иди расписывайся…

Сашка откровенно обрадовался, засветился весь. Водя языком по губам, старательно начертал: «Ал-др Крюк».

— Слушай-ка, Ал-др, это у тебя фамилия такая — Крюк? — заинтересовалась Генриетта Глебовна.

— Ага… А что? — Сашка насторожился.

— А маму как зовут?

— Вера Николаевна. А что?

— Да ничего, встречались, кажется… А папа — Виктор?

Сашка отвел глаза, сказал неохотно:

— Да. Только они развелись.

— Ох, ну извини… Игорь Петрович! Вы в дорогу, наверно, с утра отправитесь? А проводничок пусть перебирается к нам прямо сейчас. А то знаю я эти пилигримовские общежития. Туристы всю ночь на гитарах бренчат, да еще небось и водку пьют… А я хоть покормлю по-человечески.

Сашка опять обрадовался. Он уже не робел.

— Я только бумагу в контору отнесу и сумку там заберу…

— Игорь Петрович, а деньги вы дайте мне, я пойду на почту насчет журналов выяснять и уплачу заодно…

Сашка вернулся в сумерках. Я уже начал тревожиться. Генриетта Глебовна грозно его спросила:

— Это где же ты гулял, голубок?

Сашка не испугался. Весело объяснил, что сперва ждал в конторе диспетчера, а потом забежал на пустырь, поиграть.

— С теми ребятами, у костра, помните, Игорь Петрович?

Генриетта Глебовна погрозила толстым пальцем:

— Ты смотри у меня, проводник Александр Крюк…

Сашка полушутя надулся:

— Ну вот, опять дразнилки из-за фамилии. Всю жизнь…

— Какая же это дразнилка? Наоборот! Очень даже звучит, — утешил я его. — Просто как «Александр Блок». Блок — это ведь тоже приспособление, чтобы тяжести поднимать, а как услышишь фамилию — сплошная поэзия в душе. — И я даже процитировал подходящие для проводника строчки:

Сашка не удивился.

— Знаю.

— Читал Блока?

— Мама читала. Она этого Блока любит…

Сашка говорил, поглядывая на картину «Тетушкин секрет», и выкладывал из синей спортивной сумки на подоконник мыльницу, зубную пасту, полотенце. Потом брякнул коробком.

— А спички-то тебе зачем? — забеспокоилась Генриетта Глебовна.

— Для работы, — серьезно сказал Сашка. — Не для курения же… Мама сама положила, а то я всегда забываю…

Генриетта Глебовна вздохнула, как добрая бабушка:

— Не боится мама отпускать тебя?

Сашка засопел, заперекладывал мыльницу и зубную щетку.

— Ну да, «не боится». Каждый раз такое… «Прощание славянки»… Завтра позвонить надо, что все в порядке.

— Позвони, позвони… Идемте ужинать. А потом я постелю проводнику на раскладушке. Игорь Петрович, не возражаете, если в вашей комнате?

Я не возражал.

Когда легли, Сашка сразу начал тихо посапывать. Я тоже стал засыпать, удивившись напоследок, какой длинный и необычный был день. И вдруг услышал:

— Игорь Петрович…

— Что, Саня?

— А вы ту книжку, про мальчика из Назарета… написали?

Сон стек с меня, как темная вода.

— Нет, Саня, не написал.

— А почему?

— Честно говоря, побоялся.

— Потому что религию раньше запрещали, да?

— Нет, что ты… Во-первых, жизнь Христа — это ведь не только религия. Это история, философия и масса всяких общечеловеческих тем… А испугался я только себя. Почуял, что пороху не хватит. Начал и отложил…

— Побоялись, что будет еще один апокриф?

Эк ведь он меня! Почти в точку… Но я не обиделся.

— Понимаешь, Саня, я не сумел. Пока писал просто про его детство: про игры, про школу, про родителей и приятелей, вроде бы получалось. А как доходило до главного… Тема Великого Служения не каждому по зубам. У самого-то у меня в детстве таких мыслей, разумеется, не было…

Я теперь будто не с Сашкой, а с собой говорил. В полумгле. Вполголоса. Но он расслышал. И сказал сбивчиво, тихо:

— Но в детстве ведь… наверно, каждый про какой-нибудь подвиг думает…

— Наверно. Только тут не о подвиге речь, а о любви к людям и о желании спасти всех… Знаешь, я мог бы написать, если бы постарался. И возможно, повесть напечатали бы, поскольку времена меняются. Но это была бы еще одна средненькая книжка. И многие сказали бы, что автор спекулирует на модной теме. Сейчас это не редкость… Давай, Саня, спать.

— Ладно, — покладисто сказал он. И вдруг попросил (я даже почувствовал в темноте, как он жалобно поморщился): — Только не называйте меня Саней, хорошо? Сашка — вот и все. Я с рождения привык…

— Ну, если с рождения… А у меня тоже просьба, — начал я и прикусил язык. Потому что получилось бы слишком резко.

Но он понял:

— Больше не лезть с разговорами о книжках, да?

«Так тебе и надо, старому идиоту!» Я объяснил виновато:

— Видишь ли… как говорится, я с этим делом «завязал».

Раскладушка отчаянно заскрипела.

— Почему?!

— Как тебе сказать… Сашка. Наверное, все чернила израсходовал, которые были отпущены.