Книга Тишина камней, страница 10 – Сергей Савочкин

Руда Рудам нехотя отправился искать вывалившегося из седла Акти Мизума, Пото принялся отстреливать уползающих, плачущих и умоляющих о пощаде людей, резкими отточенными движениями посылая стрелы с зазубренными наконечниками точно в цель, а Коган скалился. Он разглядывал жмущихся друг к другу щенят, бывших когда-то миролюбивыми, ценящими традиции цнои, и чувствовал, как меч с вплавленным мелином через руку перекачивает в мышцы силу. И силу до того приятную, что и ласки двух прелестных молодух, яро старавшихся прошлой ночью, не шли ни в какое сравнение с удовольствием от мгновенья, когда мелиновое оружие предвкушает кровавый пир. Коган снова почувствовал, как уже привычная энергия наполняет теплом в паху, поднимая мужской орган в предоргазмическом возбуждении. Он любил это орудие, любил им убивать, и называл его «Жнец, высасывающий жилы».

Ри вырвало. Его долго трясло, а опустошенный желудок сводило спазмами. Зеленая, кислая слизь сочилась из приоткрытого рта. Нити сущих обрывались одна за другой, и он погружался в склизкую канаву одиночества и тьмы.

* * *

Однажды Рийя уже сбегал из Энфиса. То было гвальд или чуть больше назад. Тишина соседствовала с Глупостью, цвели яблони, а Майя, нежная и невинная в своей дивной красоте, опленила подростка путами красных лент в косе по пояс, до головокружения пьянящими глазами цвета прозрачной хлазы, такой, что сливалась с ясным небом. Ри знал о каргах лишь по рассказам отца, но голубые глаза Майи всегда отождествлялись именно с цветом хлазы, камнем, падающем в океан Ди-Дор, камнем, из которого делали самые завораживающие драгоценные украшения, камнем, который манил в таинственные дали.

В тот день Ри, по обыкновению, беззаботно общался со старейшиной Энфиса, тогда им еще был Инэн Гаро.

— Отец рассказывал тебе о том, как и зачем мы живем?

Ри старательно ковырял в носу, закусив от приложенных усилий нижнюю губу, и старался не смотреть в сторону добродушно ухмыляющегося старика. Редкие седые волосы Инэн Гаро клочками хаоса шевелились на ветру, усеянное морщинами лицо щурилось на солнце, от чего к десяти гвальдам жизни можно было смело прибавить еще пару, да вот только никто не живет так долго. Они сидели рядышком на лавочке у скромного жилища старейшины, больше походившего на заброшенный, покосившийся сарай, сложенный из бревен с такими огромными щелями, что в них свободно пролезал кулак.

Так и не дождавшись ответа, Инэн продолжил нравоучение:

— Тебе бы следовало уже стряхнуть отцовское покрывало и начать подумывать о том, какое по размеру и из какой шерсти, овечьей или собачьей, пошить свое. Кабиан слишком тебя опекает. Говорил ему, а он все рукой машет. Но знай, Ри, первый гвальд цнои учится ходить, говорить и слушать; второй — правильно выполнять устои, переданные нам «жующими»; третий же…

Старейшина положил легкую руку на плечо мальчика и несильно сжал. На второй льяд Глупости, пятого дня серпа Льяд Ри исполнится три гвальда — совсем скоро. Выдержав нужную паузу, чтобы Ри обратил внимание на его слова, Инэн заговорил снова:

— Третий гвальд цнои переживают приобретенные знания и уже должны определиться, как им быть с полученным от родителей и предков опытом. А ты легок, как пух тополя. Пора бы уже сбросить семена и пустить корни. Ведь ты не глупый, Ри, сущие видят в тебе множество ценных ростков, но им не пробиться через хитин отца. Вырасти свой панцирь.

— А дальше? — беззаботно поинтересовался Рийя Нон.

— Что дальше?

— Как и зачем живут цнои дальше?

Старик от души рассмеялся. Сложив руки на коленях, он задумчиво наблюдал за непоседливым мальчишкой, пока не собрался ответить:

— Четвертый — гвальд самостоятельности. Самостоятельность — это…

— Знаю я, — перебил Ри, издалека завидя Майю.

Она спускалась по центральной улочке среди неказистых серых домишек в вязанном, в цветную полоску платье, длинных чулках и с котомкой за плечами. Ее мать красила нити шерсти, а отец добывал краску из растений и личинок насекомых, поэтому Майя всегда одевалась в пестрые, радужные наряды.

Инэн Гаро не обиделся, он сам когда-то был таким: своенравным, считающим свое мнение единственно верным. Ты либо слепнешь, костенеешь и высыхаешь, оставаясь центром, либо понимаешь, как много рядом вселенных, из которых можно пить. Глупо считать себя самым умным. Инэн верил, что Ри не глуп.

— Пятый и шестой гвальды цнои передает знания своим детям, учит их ходить, говорить и слушать, а потом — становится счастливым и умирает.

— Не по погоде оделась! — съязвил Ри, намекая на довольно-таки теплое утро, и вскочил навстречу Майе, а чтобы не огорчить старейшину, отметил, обращаясь к нему: — Остановились на шестом гвальде.

Инэн Гаро, ухмыльнулся и кивнул, разрешая отлучиться. Ри распознал в этом жесте сожаление, которое старейшина частенько проявлял, оставляя в душе подростка неприятный осадок непонимания: «Голова-то у тебя на месте, да вот только плечей нет».

— Пойдешь со мной на родничок? — Майя ждала Ри, облокотившись на столб навеса для сена у соседнего дома.

— Спрашиваешь! — Мальчишка зарделся и, не желая заострять внимание на вспыхнувшем смущении, снял с плеча подруги котомку, тоже вязанную, с узорной вышивкой. — Тяжелая.

— Это сюрприз.

Сам родник бил из скалы на недоступной высоте, и за долгие гвальды проторил себе русло среди камней, поросших мхом, а внизу, пробившись через витиеватые корни сосны, сбрасывал студеные струи небольшим водопадом прямо в лесное озеро. А уже из этого священного для местных цнои водоема неторопливо вытекал ручьем, который огибал обитель и утолял жажду и нужды жителей Энфиса. Ри прекрасно знал, что по утрам никто не посещал родник, как называли и само крошечное озеро, поэтому его сразу обуяло предчувствие. Оно могло бы стать предвестником неприятностей, если бы не было таким приятным из-за созерцания открытой спины и загорелых плечей Майи.

Всю дорогу они смеялись, вспоминая веселые случаи при обряде ковари: как в ледяных водах родника синими лентами связывала Мельзинга обвенчанных — руку к руке, ногу к ноге, а губенки-то у влюбленных тряслись и цветом походили на сами путы. А когда ленты накрепко повязывали суженных, те, спотыкаясь, выбирались на берег и обязаны были пробыть в таком положении до следующего утра, совершая привычные для семейных дела, будь то готовка еды или еще что. Сумеют — жизнь семейная заладится.

К роднику от обители вела хорошо утоптанная лесная тропа, время от времени исчезающая в низко свисающих ветвях ив, растущих вдоль ручья.

Ри любовался изгибом спины Майи, слушал ее озорной голосок, поддакивал и не заметил, как они быстро добрались до озера. Там, на берегу, утопающем в цветущем разнотравье, девушка, не оборачиваясь, скинула всю одежду и голышом, медленно покачивая бедрами, вошла в воду.

Ри вытаращился, ему стало и холодно, и жарко одновременно: мурашки пробежались по коже, в кровь заиграла, странно вскружив голову.