Книга Право на жизнь, страница 16 – Алена Сказкина

Когда они оставались наедине, Рикон не представлял ни что делать, ни о чем говорить, а потому держал себя с неловкостью слона, забравшегося в посудную лавку.

Следовало, наверно, зайти, спросить, что случилось. Как полагается хорошей дочери, обнять, утешая, расстроенную мать, если та захочет и позволит — иначе от несвоевременной нежности сделается только хуже. Сказать что-то доброе и ободряющее гувернантке.

Няня Свен трубно высморкалась в носовой платок.

Девочка призраком скользнула мимо. То, что разбудило ее, позвало нынешней ночью, было совсем близко.

Дверь в нужную комнату оказалась приоткрыта. Вездесущий аромат лилий, пропитавший дом, смешивался с острой вонью лекарств и тошнотворной — требухи. Звякали склянки, булькало. Кто-то сипло натужно дышал, точь-в-точь пес после быстрого бега в жару. Магические поля дрожали от активированных плетений, и за каскадами привычных чар Юне чудилось волшебство гораздо более древнее и могучее, что, словно лавина охотничий домик, грозило раздавить хрупкую сеть целебных заклятий.

Тьма рассеялась.

Со дня, когда погибли канарейки, прошло года два, а может, и больше. Она давно успела позабыть о «вспышке», о том, что существует другая реальность, кроме уютной тьмы, сотканной из запахов, звуков и прикосновений.

У мира, скрывающегося за бесконечной пеленой мрака, были границы. Формы. Цвета, оттенки, пусть Юна пока и не знала их названий.

Девочка оцепенела, пытаясь соотнести свои представления о родном доме с тем, что говорили ей ее прозревшие глаза.

Шершавые, покрытые речными ракушками стены были светлые, источающие тепло. Задернутые наглухо занавеси на окнах — бледно-холодные. Вытертые подошвами многочисленных сапог медвежьи шкуры на полу — грязные, темные, как и обитые фетром тяжелые кресла.

Кровь тоже была темной. Несмотря на сопровождающиеся руганью усилия двух лекарей, она пузырилась на ранах, стекала по судорожно вздымавшимся ребрам, собиралась в густые лужицы на столе, падала на пол.

Кап, кап, кап.

Дыхание слабело с каждой каплей, и Юна ощущала, как душа дракона, превращаясь в густую смолу, уходит из агонизирующего тела. Ей нестерпимо хотелось приблизиться, поймать на ладонь кусочек запретного «янтаря», еще не застывший… не утративший волшебства жизни.

Рикон смотрел прямо на нее, будто догадывался о мыслях младшей сестры. Девочка успела перепугаться, прежде чем поняла, что брат вряд ли ее видит: выцветшие от боли глаза стали такими же пустыми, как стеклянная реторта в руках одного из лекарей.

На бледном лбу серебрилась испарина. Волосы слиплись. Светлые, как у нее самой, светлее стен и занавесей. Белые — вроде так называла цвет ее кос няня Свен. Свежевыпавший снег в солнечный день просинца. Юна была уверена, что Серой Госпоже — едва различимой тени у изголовья — тоже нравится этот цвет. Тонкие призрачные пальцы ласково перебирали инистые пряди, обещая скорое избавление от мук, желанный покой.

— Хаос! Кто пустил сюда ребенка! — незнакомый резкий голос раздался над ухом, напугав, разрушив волшебство.

— Простите, госпожа. Моя вина, не углядела, да вы сами видите, что творится! Рикона же я с пеленок… А юная леди небось одна проснулась и испугалась. Понимаете, девочка, бедняжка, слепа с рождения…

Той, что ворвалась в комнату, не было дел до путаных оправданий старой гувернантки. Целительница из Южного Храма четко и быстро давала указания местным лекарям. Дрогнули, изменяясь, магические поля, сердито зашипело зелье в стакане.

Няня Свен догадалась, что только мешается.

— Идем, детка. Нечего тебе здесь находиться.

Юна желала вернуться, ухватить хотя бы еще одно мгновение «чуда», но пухлые руки настойчиво подталкивали ее к лестнице.

Дыхание за спиной угасло. Сквозняком прошуршало по коридору, взъерошило волосы, попрощавшись, скользнуло в щель под дверью, чтобы устремиться в небо, в Последний Предел.

Тьма сгустилась окончательно, соткалась из растерянного молчания лекарей, бессильной ругани целительницы, плача матери и пьянящего аромата лилий.

С тех пор смерть всегда для нее пахла лилиями.

***

Воспоминание о той ночи девочка долго берегла как самое драгоценное, самое заветное сокровище.

Юна понимала, что ей следует расстроиться из-за смерти старшего брата, испугаться, но почему-то оставалась безразличной.

Маленькой душой овладело одно-единственное желание — снова увидеть мир, скрытый от ее глаз за пеленой тьмы. Не представляя, как рассеять эту пелену, она раз за разом, кусочек за кусочком восстанавливала подробности «чуда», врезая в память каждую мелочь, боясь потерять даже малейшую деталь.

Несколько дней она ходила ошеломленная, погрузившись в себя. Занятые собственными переживаниями взрослые не замечали или списывали ее заторможенность на скорбь по погибшему Рикону. Но из злополучной комнаты, куда Юна проникла, надеясь связать зримые воспоминания с тем, что говорили ей чуткие пальцы, девочку, к ее большому разочарованию, все же выгнали.

Дни сменялись днями.

Грусть утихла, слезы иссохли, и дом Иньлэрт снял траур.

Несмотря на все старания Юны, «картинка» начала выцветать, смазываться, как смазываются, удаляясь, голоса разговаривающих людей, исчезают в неясном галдеже толпы, как растворяются запахи, разметанные ворвавшимся в комнату ветром. Девочка впадала в отчаяние, потерянно часами бродила по дому в поисках того, что привело бы к «чуду», но зов, разбудивший ее далекой ночью, молчал.

Наконец Юна смирилась.

А потом ей исполнилось десять, и она впервые убила сама…

***

У старого Ву лубяная нога,

Медаль за отвагу и внук.

Живет на горе, водит коз за рога

И ест от запоров урюк.

За стеной два мальчишечьих голоса звонко и фальшиво орали незатейливую песенку, компенсируя громкостью полное отсутствие слуха. Я недовольно, не желая разлеплять глаза, зарылась лицом в подушку, натягивая одеяло на голову. Еще полчаса, пожалуйста.

Мир под мои «хотелки» подстраиваться, как обычно, не собирался.

— Леди Лаанара, пора вставать!

Лаанара? Кто это? Балансируя на тонкой грани между явью и снами, я не сразу вспомнила свое имя. Пелена прошлого медленно рассеивалась, уступая власть настоящему — кружевным тенетам полога над широкой кроватью, бледному утреннему свету, сочащемуся в окно, серьезному лицу Лоретты.

Когда я успела вернуться в собственную спальню?

Почему никто не заметил?!

Не обратил внимания на пробуждающуюся силу маленького чудовища!

— Надеюсь, вы не забыли про аудиенцию у Повелителя Севера? Эсса Исхард обещал зайти через час.