Книга Чужие, страница 108 – Дин Кунц

На фотографии был виден уголок покрывала с цветочным рисунком. Нынешнее было коричневым, с синими полосками.

— А кровать та же, как и вся мебель, — добавил Эрни.

Мягкое изголовье было обтянуто грубоватой коричневой тканью, чуть потертой и изношенной. В изголовье стояли незамысловатые ночные тумбочки с двумя ящиками, имевшие ламинированное покрытие под орех. Основания ламп напоминали большие фонари типа «летучая мышь» — из черного металла, с двумя матовыми стеклами янтарного цвета на каждой стороне. Матерчатые абажуры были янтарными, как и стекла в основании. В каждом из этих осветительных приборов устанавливалось две лампы: главная, под абажуром, давала основное освещение, вторая, в основании, имела форму свечного пламени и испускала слабое мерцающее сияние в подражание настоящему пламени — чисто декоративная деталь, увеличивавшая сходство с настоящим фонарем этого вида.

Стоя в номере, Доминик вспомнил все подробности, и ему показалось, что множество призраков, дразнясь, порхают по комнате, оставаясь на периферии его зрения. Призраки были дурными воспоминаниями, а не духами и явились не в комнату, а в темные уголки его разума.

— Вспоминаете что-нибудь? — спросил Эрни. — Оно возвращается?

— Я хочу заглянуть в ванную.

Ванная с плиточным полом в крапинку и столом с износостойкой пластиковой поверхностью, вообще-то, была душевой.

Доминика заинтересовала раковина: этот предмет часто встречался в его кошмарах. Заглянув в нее, он удивился при виде механической заглушки. А дренаж слива состоял из трех круглых отверстий — более современная конструкция, чем шесть наклонных ромбовидных дырок в раковине его сновидений.

— Это другая раковина, — сказал он. — Та была старой, с резиновой заглушкой на цепочке, которая висела на кране холодной воды.

— Мы постоянно что-нибудь обновляем, — сказал Эрни от двери.

— Мы заменили раковину восемь или девять месяцев назад, — объяснила Фей. — Тогда же заменили и пластик, хотя цвет оставили прежний.

Доминик почувствовал разочарование, потому что был убежден: по крайней мере часть воспоминаний о потерянных днях начнет возвращаться к нему, когда он прикоснется к раковине. Судя по абсолютному ужасу его кошмаров, что-то особенно страшное случилось с ним в этом самом месте. Поэтому он предполагал, что раковина может подействовать на него как выпускной клапан котла высокого давления. В темноте подсознания плавают воспоминания — если клапан сработает, они вырвутся на свободу. Доминик оперся руками на новую раковину, но не почувствовал ничего, кроме холода фарфора.

— Есть что-нибудь? — снова спросил Эрни.

— Нет, — ответил Доминик. — Никаких воспоминаний… правда, есть негативные вибрации. Если дать им время, эта комната, думаю, может разрушить барьеры. Я останусь здесь на ночь, пусть она поработает надо мной… Если вы не против.

— Да, конечно оставайтесь, — сказала Фей. — Номер ваш.

— У меня такое предчувствие, что в этом месте кошмар будет хуже всех прежних, — сказал Доминик.

Лагуна-Бич, Калифорния

Хотя Паркер Фейн был одним из самых уважаемых американских художников, хотя его полотна усердно скупались ведущими музеями, хотя он получал заказы от президента Соединенных Штатов и других знаменитостей, он был не слишком стар и определенно не страдал чрезмерным самомнением, чтобы испытывать трепет от интриги, в которую он ввязался по дружбе с Домиником Корвейсисом. Чтобы быть успешным художником, нужны зрелость, восприимчивость взрослого человека, его чуткость и преданность искусству, но еще нужно сохранять детское любопытство, способность удивляться, невинность и чувство юмора. В Паркере все это проявлялось сильнее, чем в большинстве художников, поэтому он играл свою роль в планах Доминика и настроился на приключения.

Каждый день, забирая почту Доминика, Паркер делал вид, что занимается своим делом и нисколько не подозревает, что за ним могут вести наблюдение, но при этом украдкой внимательно обшаривал взглядом пространство вокруг себя — не обнаружатся ли шпики-наблюдатели, копы или кто там еще. Он ни разу не видел, чтобы за ним наблюдали, ни разу не обнаружил хвоста.

И каждый вечер, выходя из дому, он отправлялся к новому таксофону, где ждал условленного звонка от Доминика. Он проезжал несколько миль в сторону, потом возвращался на нужный маршрут, делал резкие повороты, чтобы оторваться от хвоста, пока не убеждался, что его никто не преследует.

В субботу вечером, за несколько минут до девяти, Паркер обычным изворотливым способом добрался до телефонной будки рядом с заправкой Юнион-76. Шел сильный дождь, струи текли по плексигласовым стенкам, искажая мир и пряча Паркера от любопытных глаз.

На нем были спортивный плащ и водонепроницаемая шапка цвета хаки с отогнутыми вниз полями, чтобы вода стекала беспрепятственно. Он чувствовал себя героем какого-нибудь из романов Джона Ле Карре. Ему нравилось.

Ровно в девять телефон зазвонил.

— Все идет по плану, я в мотеле «Транквилити», — раздался голос Доминика. — То самое место, Паркер.

Доминику нужно было многое рассказать: тревожный опыт, пережитый им в гриль-кафе, никтофобия Эрни Блока… Он дал понять, не говоря об этом прямо, что Блоки тоже получили странные поляроидные фотографии.

Осторожность имела первостепенное значение: если мотель «Транквилити» и в самом деле был эпицентром забытых событий позапрошлого лета, то телефоны Блоков, вероятно, прослушивались. Если бы те, кто контролировал разговоры, услышали о фотографиях, то догадались бы о предателе в их рядах и наверняка нашли бы его. А это означало бы, что ни записок, ни фотографий больше не будет.

— У меня тоже есть новости, — сказал Паркер. — Вайкомб, твой редактор, наговорила сообщение тебе на автоответчик. «Сумерки в Вавилоне» допечатаны, сто тысяч экземпляров уже ушли в магазины.

— Господи боже, я совсем забыл о книге! После посещения дома Ломака четыре дня назад я не думал ни о чем, только об этом сумасшествии.

— У Вайкомб есть для тебя и другая хорошая новость. Позвони ей, как только будет возможность.

— Хорошо. А пока… видел ли ты какие-нибудь интересные картинки? — спросил Доминик, желая спросить, не появились ли новые поляроидные фотографии.

— Нет. И забавных писулек никаких. — Свет фар проезжавшей машины пронзил кабинку, тонкая пелена дождя на стенках вспыхнула яркой рябью и тут же погасла. — Но кое-что пришло-таки по почте, — сказал Паркер. — Приготовься, сейчас ты из штанов выпрыгнешь. Ты установил три имени на постерах Ломака. Хотел бы узнать, кому принадлежит четвертое?

— Джинджер? Я забыл тебе сказать. Ее имя есть в регистрационном журнале мотеля. Доктор Джинджер Вайс из Бостона. Я собираюсь позвонить ей завтра.

— Ты украл у меня лавры. Ты удивишься, но тебе пришло письмо от доктора Вайс. Она отправила его в «Рэндом-хаус» двадцать шестого декабря, но оно застряло в их бюрократических коридорах. В общем, она уже дошла до ручки, но тут прочла твою книгу и увидела твою фотографию. Ей кажется, что она где-то тебя видела и ты — часть того, что происходит с нею.