Книга Ребус, страница 14 – Евгения Дербоглав

Студент через трудовой период после этого случая подал кляузу в администрацию Кампуса, в жалобе подтверждающие свидетельства следующих соучеников… Возражения предоставил только студент медицинского отделения Лоннел да Кенфери, утверждая, что Ребус часто вел себя высокомерно и вызывающе по отношению к преподавателю. Решением комиссии по всемирно-нравственному соответствию преподавательского состава Толлон да Лайнфеи более не может занимать пост преподавателя ни в одном из государств, живущих по законам Всемирного Прогресса».

– Парню, который вздумал высказать свое мнение, тоже не повезло, – сообщил Ралд. – Я, конечно же, дело нашел, и хоть Ребуса там не упоминалось, не мог не вложить в папку.

Лоннел да Кенфери, обучавшийся на врача по здоровью кожи и волос, сам попал в лазарет после того, как умылся спиртом. Зрение полностью ему восстановить не удастся, говорили врачи. «Головные медицинского отделения Дирлис и Лорца утверждают, что да Кенфери любил протирать все спиртом, однако был достаточно сознателен и вменяем, чтобы им не умываться. Сам студент не помнит, что сподвигло его умыться спиртом, он был словно в тумане и перепутал кипяченую воду в графине и бутыль спирта».

– Найцес, – наконец проговорил Дитр, – ты молодец. Это очень хорошая работа.

Ралд снова молча кивнул. Единственная похвала, которую он мог воспринимать по-человечески, была похвалой за работу.

– Ну и что это все тебе дало, Парцес? – спросила Вица. – Это, конечно, захватывает, но мы все и так догадывались, что Ребус и до ожогов был душевнобольным ублюдком…

– Завтра, – отрезал Дитр. – На планерке. А ты кое-что хотела сказать всем. Так скажи же!

– Я?! – Эстра поднесла сложенные пальцы к груди, звякнув браслетами. – Ты скажи!

– Разве я тут глашатай? Ну ладно. Коллеги! – он хлопнул в ладоши. – Коллеги, послушайте, пожалуйста!

Люди оторвались от бумаг и бокалов и воззрились на старшего помощника шеф-следователя.

– То, что вы здесь увидели и прочитали, – продолжил Дитр, – не должно выйти за пределы этой комнаты.

– Но почему? – удивился Коггел.

– Ты сам сказал, что он серебряный стандарт, дурила, – начала закипать глашатай, – и нам еще не хватало…

– Нам не нужно положительного мнения о душевном уроде. Он чудовище, всегда таким был. Как он выглядел до ожогов – это не общественного ума дело, – спокойно объяснял Дитр.

Он говорил, а Эстра периодически прерывала его резкими и согласными замечаниями. Им не надо поклонников и подражателей. Им не надо культа. Он хочет вызывать страх – так пусть же лишь его и вызывает, со страхом полиция и репутационисты умеют бороться. С извращенным восхищением – никогда.

– Но им не будут восхищаться, он же столько всего… – возразил кто-то из полицейских.

– Будут, – отрезал Дитр. – Им только дай повод. А мы им его не дадим. И допивайте свое вино, планерка завтра в половине шестого.

– Издеваешься! – охнули коллеги.

– Вовсе нет. Чем раньше, тем лучше. Сейчас, – он посмотрел на хронометр, – десять сорок. – Если ляжем пораньше, выспимся и успеем больше – до прихода ублюдка.

– Он не придет завтра, – начали возражать ему.

– Придет.

– Он притащится ночью, – сказал местный полицейский. – Сколько его тут ни возникало – всегда ночью. Ребус – ночная тварь.

– Значит, до его нашествия точно успеем подготовиться, – тщательно проговорил Дитр, чувствуя, как его слова откуда-то из-за спины одушевляет своей убедительностью глашатай.

Он велел им собираться в служебные квартиры, а Эстра прицепилась к связистке и велела ей отправить хорька шеф-следователю и старшему глашатаю с уведомлением о ранней планерке.

– Тогда нужно два хорька…

– Нет, один, – тихо ответила Эстра. – Одно письмо на двоих.

Связистка понимающе осклабилась.

Служебная квартира в Гоге оказалась удобней, чем столичная, здесь даже была гостевая комната. В Гоге Дитру было где жить, но ехать в Енц к родственникам он не хотел, потому что свою семью он не любил и даже стеснялся, как всякий поднявшийся человек стесняется пьяниц. Он регулярно присылал им деньги, зная, куда они все уйдут, но сам никогда к ним не приезжал. Одиноким он себя не чувствовал, он любил свою работу и ладил с коллегами, и их Дитр считал своей семьей.

Сундук оставили в прихожей, он перетащил его в гостевую. На журнальном столике стоял графин, наполненный водой, а из него торчала на крепком зеленом стебле россыпь крупных голубых цветов с прямыми заостренными лепестками. Дитр не имел ничего против цветов, но именно эти ему отчего-то не нравились, и не оттого, что они заняли графин, предназначенный для питьевой воды. Сами бутоны не пахли, а вот стебли и зелень цветов источали горьковатый и холодный аромат, подходящий для щеголей и стареющих наперсниц, но было еще кое-что. Он закрыл глаза и задержал дыхание, чтобы в нос не проникало телесных запахов, и тут следователь наконец понял, почему цветы так его обеспокоили. Не успел он прийти в себя, как в дверь постучались.

– Как тебе квартира? – осведомился Ралд, оглядывая жилище через его плечо. – О, у тебя есть гостевая и… тебе тоже принесли цветок? Почему бы не поставить в вазу? Мне вот тоже поставили в высокий стакан, но ведь он же не для цветов…

– Цветы? – воскликнул женский голос. – И у меня стоит! Очень приятно, не ожидала от эцесов такого гостеприимства, думала, они не рады видеть здесь столичных…

Дитр, отстранив Ралда, вышел в длинный коридор казарм. Коллеги общались, обсуждая квартиры, кто-то жаловался, что мало места, а Эстра Вица стояла с цветком в руке, нервно хмурясь. Коггел и Виалла болтали по-гралейски.

– Дуно рети стаблени рал роферо?

– Турро армас рофе, Виалла? – рассмеялся Коггел.

– Что вы сказали? – глухо проговорила Вица.

– Ты решила выучить гралейский? – спросил Ралд.

– Нет, кретин, я глашатай, и поэтому у меня обостренное чувство языка. Что вы сказали?

– Нам поставили астры в комнаты, – сказала Виалла. – Огромные голубые гралейские астры…

– Как вы назвали астры? – продолжила выспрашивать Эстра, и Дитр, еще не понимая умом, но всемирно почуяв, что что-то неладно, нахмурился, и где-то внутри нездешним ором билась тревога.

– Рофе – астра по-гралейски.

– Вообще-то это звезда, – принялся объяснять Коггел, – но также астра, потому что астра – это цветок-звезда…

– Гниль! – высказалась глашатай.

– Что? Что опять не так? – начал заводиться Найцес. – Тебе уже цветы не…

– Проблудь, гниль и погань! – вторил ей Дитр, круто разворачиваясь в сторону своего жилища.

Он выдернул цветок из графина и выскочил в коридор, тыча бутонами в нос Ралду.

– Нюхай, Найцес, нюхай!