Книга (не)любимый препод, страница 58 – Дана Блэк

Отклоняю голову, но не успеваю выпустить его изо рта, Алекс удерживает за подбородок, говорит:

— Шею щас не напрягай.

Пытаюсь расслабиться, но ощущаю, что он медленно лезет глубже, мне в горло, язык скользит вдоль длинного сухого отрезка кожи, слезятся глаза и кашель разбирает, когда с ним внутри прижимаюсь лицом к жестким зарослям.

Почти, как поцелуй, он и здесь бородатый, и мне так же не хватает воздуха.

— Если буду так делать, выдержишь?

Он заткнул мне рот и спрашивает.

Держит несколько секунд и рывком наружу. Я кашляю, он зарывается рукой в мои волосы и массирует пальцами затылок. Перед глазами подрагивает член, с него до моих губ тянется блестящая паутина слюны.

— Малыш, ты как?

— Давай, — глотаю воздух.

Он тут же толкается снова. Погружается до упора и двигается во рту, захлебываюсь, у меня начинается насморк, и, кажется, что я задохнусь, но чувствую, как он сходит с ума и заражаюсь, дышу, держусь за его бедра и держу его в ловушке, он телом и сердцем в моей власти, как привязанный бьется, как помешанный, твердит мое имя.

Он быстро сдается. Шлепает мне по языку, чертыхается, выскальзывает. Сквозь зубы длинно охает и пачкает мою сорочку.

Встаю, он толкает обратно, кусает губы, судорожно целует. Валится со мной на кровать и сжимает талию, бормочет ерунду, что щас пойдет на кухню мне за ягодами, что ему рвёт рассудок, он влюбляется каждую минуту сильнее и этому нет края, спаси меня от себя, Кристина, задирает ночнушку, на теле расцветают цветы поцелуев, и ни черешню, ни клубнику он мне не принесет, распята на простынях и гибну, несколько часов по пустыне из пекла в оазис.

Моюсь в холодном душе.

Алекс все таки на кухню собирается, и я прикидываю, что заказать. Ягод теперь мало будет, хочу конфет. И шампанское.

Слышу, как к нам в номер кто-то долбится, и натягиваю футболку и шорты из корзины.

Выглядываю.

У дверей маячит управляющий Денис, чудесно, что вы уже проснулись, говорит.

Ага. В шесть утра.

Он заводит свою песенку про съемки, повезло, что мы остались на праздник, сегодня в полночь все будет супер-пупер, бла-бла, не могу разбудить вашего фотографа, Александр, может, вы со мной прогуляетесь, покажу кой чего.

Какой-то ненормальный мужик, носится электровеником круглые сутки.

— Я сама на кухню схожу. Ты пока помоги человеку, — посылаю поцелуй за спиной у Дениса, Алекс улыбается, провожает меня жадным взглядом, мне так невыносимо хорошо, что готова рухнуть в коридоре и не вставать.

На ходу влезаю в толстовку. На кухне встречаю одногрупников, зажимают бутерброды в зубах и чешут в мастерскую, хотят пескоструем на зеркало рисунок нанести.

— Тебе это интересно? — забираю с бутерброда у Николь сыр и жуюсь.

— А чем заняться? — она хмыкает. — Егор сказал, что Алекс Антона уволил, и, вообще, он мутный. А с гостями тут в обители ты общалась? Они же только о себе любимых серенады поют. Пошли тоже. Заперлась в берлоге в зимней спячке с шикарным мужчиной и сосешь лапу.

Давлюсь сыром, Николь хлопает меня по спине.

— Что? Мне одной скучно с нашими детьми. Реально, как маленькие, — передразнивает. — Ванёк, а айфон свой слабо песком пробить? А ноут? А тимберленды?

Прикидываю: Алекс застрял с Денисом. Оставаться в одиночестве не смогу и попрусь его искать.

— Пошли, — соглашаюсь.

В мастерской стоит тойота Марии, свежевымытая, пахнет химией, блестит, и никого рядом нет. Из окна под потолком нестерпимо дует, по голым ногам скачут мурашки.

— Закройте, — просит Николь. Брезгливо оглядывается. — Блин, надо было вина хоть взять. Видела, два официанта втихушку праздновать начали. Уже тридцать первое, веришь?

Ваня ставит стремянку и лезет к форточке.

— Кстати, а машина не заперта? — Егор дергает ручку. — У мамы тут фляжка была с коньяком, будешь?

— Просто коньяк без кока-колы? — она качает головой. — Невкусно.

— Бутериком закуси.

— Сходи лучше за вином.

— Народ, слышьте, — от окна зовет Ваня. — Короче прям под окном снег весь разрыт. Как будто влез кто-то.

— Зачем лезть через окно? — оборачивается Николь. — Ваня, закрывай бегом, я замерзла.

— Нет, правда. А еще…

— Ну-ка, — идет к нему Егор. — Слезай, я гляну.

— Ну слушайте, — возмущается Николь.

— Погоди.

Егор поднимается по стремянке. Ваня внизу осматривает пол.

— А если официант? Он ведь тут батрачит, — тороплюсь к окну. — Вдруг они с Антоном так и не успокоились. Дай мне тоже посмотреть.

— Сюда похоже втащили что-то тяжелое, — сообщает сверху Егор. — С этой стороны нет камер, это подвал, раскопали сугроб у стены. Следы будто от ящиков, снегом уже заметает.

— Ящики с оружием! — ахает Николь. — На входе у охраны они бы запищали, их втащили через окно! Боже!

— Какое нафиг оружие? — морщится Ваня. — Здесь преступный синдикат, по-твоему? Фильмов насмотрелась?

— А что еще в окно незаметно проносить? Антон заказал киллера, нас хотят убить! По-тихому, вдали от города, — заключает она. — Я знала! — у нее такой вид, словно она от радости вот-вот запрыгает.

Оглядываю мастерскую. Ящиков полно, и в инструментах я ничего не понимаю, но пистолет от сверла какого-нибудь, отличу.

Хотя, версия Николь так-то дурная, зачем нас всех расстреливать. Антону надо было только Алекса из изадтельства убрать.

Одногрупники возятся по углам, играем в детективов.

Я выигрываю. В закутке за пеногенератором замечаю четыре больших пластмассовых чемодана. Синих. В ряд. Переворачиваю один и открываю.

Внутри он под завязку забит хозяйственным мылом. Или чем-то похожим. Куски в пленку запаяны, в прозрачную. Хм, может, для мойки штуки. Но спрятано же. Подозрительно.

У меня за спиной присвистывает Егор:

— Отойди отсюда, быстро.

— Что это? — запинаюсь на ступеньке возле генератора, когда он выдергивает меня и хватаюсь за подскочившую Николь.

— Что там? — она тянет шею.

Ваня втискивается в каморку за Егором. Они долго не отвечают, отмахиваются, потом Ваня задушенно хрипит:

— Шашки. Толовые. Точно. Вот тут на каждой гнездо для детонатора.

— Бомба? — переспрашиваю. Смотрю на Егора, осторожно закрывающего чемодан. Он толкает Ваню, вылезает за ним в мастерскую.

— Честно бомба? — повторяет Николь.

— Четыре чемодана взрывчатки, — они кивают.

Мы молчим.