Книга Слепые идут в Ад, страница 9 – Анджей Бодун

– Я бы с удовольствием, – признался я. – Но максимум, на что у меня хватит денег – это засиженная мухами медовая лепешка на улице, запивать которую придется опять-таки из фонтана.

– Вы что же думаете, я собираюсь обедать в какой-нибудь из этих свинских английских забегаловок? – на лице Шлиссенджера выразилось такое презрительное высокомерие, что он стал похож на мраморного Зигфрида, попирающего мертвую голову Фафнера в университетском скверике. – Удивительная необразованность, Лагер! Вы ведь находитесь в столице ордена святого Иоанна Иерусалимского!

Я хлопал глазами.

– Идемте, – покровительственно бросил он. – Надо свернуть вот в тот переулок, и мы упремся прямо в стену госпиталя крестоносцев.

Узкие кривые улочки Валетты действительно были очень хороши, но об их удобстве говорить не приходилось: едва ли здесь разъехались бы две машины.

– Вы не правы, – сказал Шлиссенджер. – Их очень легко оборонять, особенно если улица идет под скос. А здесь весь город на холмах.

– Откуда вы узнали, о чем я думаю? – мое удивление чуть польстило ему.

– Когда современный человек попадает на средневековую улицу, он всегда в первый момент думает о двух разворачивающихся автомобилях. Я прав? – он хмыкнул. – Здесь должен был проезжать один всадник в полном вооружении, положив копье поперек седла.

Я понимающе кивнул. Улицы-ущелья давали максимум тени, на которую можно было рассчитывать в этих местах. Выцветший клочок неба над головой, глухие белые стены, украшенные на уровне второго этажа резными деревянными балконами в мавританском стиле – все это придавало переулкам сходство с такими же улочками где-нибудь в Ширазе или Каире.

– Окна обычно выходят во дворики, – пояснил Эйб. – Там тень от персиковых деревьев, плющ увивает дома от земли до крыши, шумит какой-нибудь фонтанчик. Если и можно где-то по настоящему отдохнуть, то я предпочитаю такие места.

Через несколько минут ходьбы мы действительно уперлись в стену высокого, по здешним меркам, 3-х этажного дома. Единственным, его украшением был строгий пояс ложных колонн, огибавших весь второй этаж. На плоской крыше шелестел листвой виноград, увивавший мощные деревянные подпорки.

– Вот сюда. – Эйб шагнул к низкой полукруглой двери в тени маслины. Над входом красовался вырезанный в желтом песчанике восьмиконечный крест. Шлиссенджер взялся за массивное дверное кольцо и с силой ударил им по окованной медью створке. Два раза быстро и один раз с оттягом. Повисла тишина. Наконец, залязгали засовы.

– Входите, братья. – услышал я мальчишеский ломающийся голос и только потом понял, что к нам обратились по-испански.

– Во имя Бога Живого. – отозвался Абрахам. Дверь широко распахнулась.

С ослепительного света мы шагнули в узкий, совершенно темный коридор, где на нас повеяло погребной сыростью и пронизывающим холодом. В первое мгновение я точно ослеп, но Шлиссенджер крепко взял меня за локоть и повлек вглубь коридора.

– Ну и вонища! – заметил я.

Изо всех щелей несло псиной, прокисшими в крови бинтами и паленым мясом.

– Запах эпохи. – развел руками Эйб, легко поспевая по темному лабиринту за нашим невидимым провожатым. – Осторожно, здесь ступеньки.

Лестница, крутая и узкая, с каждым шагом становилась все светлее. Свежий ветер волной обдал нас, и мы оказались в просторной комнате второго этажа. Высокое стрельчатое окно было распахнуто в сад. Вдоль стен выстроились шкафы темного дерева со старинной посудой. На массивном столе стояли два тяжелых кованных подсвечника и горка серебряных тарелок.

– Садитесь, Лагер. – по-хозяйски бросил мне Эйб, втискиваясь в неудобный узкий стул с высокой спинкой. – Ну, наконец-то, Рамон, – обернулся он к вошедшему вместе с нами юноше, – Я вижу тебя в госпитале, а не с девками в порту.

– Вам не в чем упрекнуть меня, мессир. – возразил наш провожатый. – Во время осады я был не хуже других.

– Не хуже! – поднял палец Эйб. – Вот именно: не хуже.

Рамон вспыхнул. Я с интересом разглядывал его. Он был одет в короткий белый супервест с шелковым красным крестом на плече. На вид ему можно было дать лет пятнадцать, не старше. Его смуглое загорелое лицо с зажившим свежим шрамом на левой щеке казалось серьезным и расстроенным.

– Ну, неси, что там у тебя! – Эйб хлопнул в ладоши. – И учти, что, если мне попадется на столе хоть одно постное блюдо, я выброшу тебя в окно! Мы с мессиром Фридрихом зверски голодны.

Рамон поклонился и выскользнул за дверь.

– Где это мы? – понизив голос, спросил я. – Неужели здесь еще сохранились госпитальерские погребки? Не плохой, должно быть, заработок от туристов. А почему кроме нас никого нет?

Эйб бросил на меня чуть удивленный взгляд и ничего не ответил. В комнату вбежал здоровенный пятнистый дог, и, растянувшись у ног моего приятеля, весело затявкал.

– Ах ты чучело! – Шлиссенджер опустил руку и стал ласково трепать пса за ухо. – Ну, живей, живей! – прикрикнул он на нескольких маленьких пажей, буквально сгибавшихся под тяжестью серебряных блюд и кувшинов.

С трогательной, недетской серьезностью они расставили их на столе и удалились, почтительно склонив головы.

– Налетайте, Лагер. – Эйб зашвырнул в меня свеженьким небольшим огурчиком. – Баранина! – воскликнул он, прищурив глаз. – С чесночным соусом! Вот как здесь стали питаться?

Он ловко подцепил ножом кусок мяса, бросил его себе в тарелку и принялся так легко и привычно разделывать, как будто всю жизнь ел руками.

– Ну, я сыт. – Эйб отвалился от стола, и по его губам растеклась блаженная улыбка. – Держи, приятель! – он швырнул догу кость, но псина, проследив глазами полет лакомства, шмякнувшегося на пол шагах в двадцати от стола, не двинулась с места. Она облизывала лениво свесившуюся руку Шлиссенджера, тихо поскуливая от удовольствия.

– С вашего позволения, мессир. – Рамон взялся за литой кувшин с крышкой. – Я ждал, пока вы изволите пообедать, чтобы сообщить вам: сэр Оливер приказал мне немедленно поставить его в известность, как только вы появитесь.

– Ну и что ж? Ты поставил? – Шлиссенджер поднял ноги, как бы желая положить их на стол, но потом раздумал и перекинул одну через подлокотник.

– Сэр Оливер с минуты на минуту будет здесь. – поклонился мальчик. Такую стремительную смену настроений я наблюдал впервые. Эйб вскочил так, точно его ошпарили. От расслабленности и вальяжной лени не осталось и следа.

– Убери все это! – приказал он Рамону. – Брысь! – дог удостоился довольно крепкого пинка. – Воды и полотенце!

Через минуту прежний бодрый и подтянутый Шлиссенджер стоял у стола, вытирая руки холщовой тряпкой.

– Что происходит, Эйб? – я тоже встал.

– Не время. – бросил он. – Сидите и слушайте.

Дверь скрипнула, и на пороге возник статный человек лет пятидесяти с властным умным лицом. Он был одет в точности, как Рамон, с той лишь разницей, что на его шее висела массивная золотая цепь с восьмиконечным крестом, а у бедра бился меч.