Онлайн книга «Стеклянная женщина»
|
Лицо женщины помоложе расцветает. – Я Катрин Сигурдсдоуттир, а это Гвюдрун Пьетюрсдоуттир. Ты ведь Роуса? У Катрин бледно-голубые глаза, которые придавали бы ее лицу суровое и холодное выражение, когда бы не открытая улыбка. – Да. Роуса Магнусдоуттир. – Она смущенно улыбается. – Я только вчера приехала. – Трудной была дорога-то? – Ехать далеко, и я немного устала. – Роуса тут же спохватывается, что лучше бы держаться поприветливей, и обводит рукой море и горы. – Здесь очень красиво. Гвюдрун кричит так громко, будто Роуса стоит на другом краю поля: – Ты совсем молода, дитя мое! И худа как щепка! – И поворачивается к Катрин: – Ее унесет первым же порывом ветра. Хотя Анна тоже худенькая была. Йоуну такие по душе, кожа да… – Гвюдрун! – одергивает ее Катрин. Губы Гвюдрун кривятся, и она бормочет что-то невнятное. Роуса нарушает неловкое молчание: – Мне двадцать пять. – Двадцать пять? И только что замуж вышла? Да ведь ты не сказать чтобы совсем дурнушка, хотя глаза у меня уже не те. Что, Катрин, безобразная она? Катрин сердито цокает языком. – Вовсе нет. Извини Гвюдрун, Роуса. Она думает, что число пережитых зим извиняет ее дурные манеры. – Я сказала вслух то, что все остальные подумают, – бурчит Гвюдрун. – Не забывай, что мудр тот, кто держит рот на замке, – отрезает Катрин и вполголоса поясняет Роусе: – Гвюдрун любит подлить масла в огонь. Не обращай внимания, и ей быстро прискучит. – Что ты там бормочешь, Катрин? – кричит Гвюдрун. – А еще она глуховата. Так что, если понизить голос, можешь говорить о ней все, что вздумается. Роуса подавляет смешок. – Извините меня, но я должна отнести еду Йоуну. – Ты так и не пригласишь нас в дом? – громко возмущается Гвюдрун. И добавляет вполголоса, повернувшись к Катрин: – Я-то думала, эта будет другая. – Ради всего святого, Гвюдрун, умолкни. Мы, пожалуй, наведаемся к тебе в другой раз, когда Йоун в море уйдет. У Роусы сжимается сердце. – Он не любит гостей? В глазах Катрин внезапно мелькает тревога, будто она хочет о чем-то предупредить Роусу. – Он не любит чужих в доме. Она легонько пожимает руку Роусы, и в этом жесте столько сочувствия и неожиданного понимания, что Роуса готова расплакаться. Катрин разглядывает ее, сощурив глаза, и словно читает ее мысли. – Ты прежде никогда не вела хозяйства? И присесть-то бывает некогда. У Роусы так сжимается горло, что она не в силах говорить. Она качает головой. Катрин улыбается. – Приходи к нам и захвати с собой белье на починку. Мы часто вяжем вместе, покуда мужчины рыбачат или работают в поле. – Этого Йоун тоже не одобрит, – ворчит Гвюдрун. – И разве ты не должна на сей раз держаться от его жены подальше, а, Катрин? Катрин косится на старуху и, понизив голос, торопливо бормочет: – Приходи ко мне, если что-то вдруг покажется тебе странным. Обещай, что придешь. Оставаясь в одиночестве, погружаешься во тьму. Это звучит почти как угроза, и Роуса пятится. Вдруг Катрин застывает: ее взгляд прикован к стеклянной женщине, висящей у Роусы на шее. Рот ее ошеломленно приоткрывается. Роуса прячет фигурку в вырез платья. Гвюдрун фыркает, прерывая повисшее молчание. – Что ж, ты хотя бы грамоте умеешь – значит, не станешь доставлять всем хлопот и рисовать закорючки на камнях, как Ан… – Это Пьетюр тебя привез? – перебивает ее Катрин нарочито оживленным тоном. Роуса кивает, инстинктивно стискивая камень с гальдраставом в кармане. Гвюдрун подается к ней. – Эйидль все сокрушается, что так и не смог приструнить Пьетюра, но я ему не раз говорила: дьявола тебе не сломить. – Думаю, Роусе не стоит слушать… – Этого Пьетюра, скажу я вам, осудить бы на альтинге да вздернуть. Зверь лютый, вот он кто. Никак в толк не возьму, почему Эйидль до сих пор его любит, после всего, что… – Довольно, Гвюдрун! – Катрин потирает виски. – Роуса должна кормить Йоуна, а мы ее задерживаем. Было приятно с тобой познакомиться, Роуса. Bless. – Bless. Взаимно. И Катрин уводит Гвюдрун, которая по-прежнему что-то бормочет, но ветер не дает расслышать слов. Роуса продолжает путь по тропинке, ведущей в поле, и считает шаги, чтобы успокоить мысли. Стиккисхоульмюр, сентябрь 1686 года Роуса торопливо шагает вдоль берега угрюмо-серого моря, наблюдая за тупиками, которые пикируют с утесов в воду и выныривают, набив клювы мелкими рыбешками. Прямо из-под ног у нее неожиданно вспархивает белая куропатка, и глухое хлопанье ее крыльев напоминает стук сердца. Собственное сердце Роусы гулко и неистово бьется в груди. Наконец посреди луга она видит обоих мужчин. Йоун жестом подзывает ее, и она оживленно машет рукой в ответ. Сейчас она расскажет о том, что ей наговорили женщины, и о звуках, которые ей померещились. Они посмеются, и веселье Йоуна прогонит страх, затаившийся у нее в животе. Но вдруг он поймет, что она поднималась по лестнице? Он ее муж и к тому же bóndi – может выпороть ее за непослушание. Она идет по одной из дорожек, протоптанных в высокой траве. Стебли шуршат и цепляются за подол. Йоун кладет наземь косу и, широко улыбаясь, обводит рукой поле. – Славный урожай – верно, Роуса? Он улыбается, радостные глаза искрятся на солнце – вот он, ласковый муж, о котором мечтает любая. Роуса уже готова прильнуть к нему, готова во всем сознаться. «Я слышала странные звуки. Почему чердак заперт?» Но под его испытующим взглядом ей вдруг начинает казаться, что рот ее заткнули тряпкой. Она сглатывает. – Ты много работаешь, – хрипло выдавливает она. Он кивает. – Обыкновенно люди не засеивают больших полей и оставляют их для выпаса овец, а потом всю зиму кое-как перебиваются на сушеной рыбе. Меня еще с детства от нее мутит. Сколько ни съешь, все равно остаешься голодным. Жуешь ее и жуешь, точно вымоченную в море рубаху. Роуса улыбается. Метко сказано. Глаза Йоуна блестят. – В Стиккисхоульмюре всегда жили бедно, едва ли не впроголодь, и то и дело болели. Я работал в поле от рассвета до заката, а ночи проводил в море и вылавливал больше рыбы, чем все мои соседи вместе взятые. Я удобрил землю навозом, чтобы выращивать ячмень, и так откормил скот, что крупнее во всей округе не сыщешь. Да еще и кречеты – каждый стоит тридцать коров, а какая-нибудь королевская особа даст и того больше. |